Виктор Корчной

Фишеру руки не подам

-Виктор Львович, со многими сильными шахматного мира сего у вас были сложные отношения - с Петросяном и Спасским, с Карповым и Каспаровым, Талем. Но есть ли кто-то из великих игроков, с кем вы никогда не расходились?

- Подозреваю, что это Давид Бронштейн. Правда, возможно, у нас не было трений, поскольку мы никогда не соперничали. Сначала Бронштейн был на недосягаемой высоте, а потом он сдал, и я ушел вперед. У меня были очень близкие отношения с Леонидом Штейном, но что можно поделать - он умер в 39 лет. А то, что мы с Талем разошлись, - не я тому виной. Талю некуда было деться. Он был в третий раз женат и по советским законам не мог выезжать за границу. Ему и до этого было нелегко преодолевать инерцию партийного аппарата. А после и совсем стало невозможно. Необходимо было найти политическую поддержку человека, который бы помог ему преодолеть эту инерцию, и он продал свою душу Карпову, моему оппоненту. Я тут ни при чем. Но в конце жизни Таль постоянно искал возможность наладить со мной дружеские отношения. А вы знаете историю о его последней серьезной партии в жизни?

- Нет, ничего не слышал.

- Это было в Барселоне, в 92-м году. В начале турнира Таль выиграл блестящую встречу у Лотье. Но надолго его не хватило, он умирал на глазах, сил не осталось. Белыми Таль предлагал ничьи, а черными потихоньку проигрывал. И вот в предпоследнем туре он уже сдал свою партию, а я в этот момент сражался с Акопяном, причем у меня не хватало пешки в эндшпиле. Таль подошел к Акопяну и предложил ничью в последней партии турнира. И Акопян согласился. Но он не одолел меня, а поскольку боролся за первое место, то на следующее утро отказался от ничьи с Талем. И шахматный король сидел перед началом тура мрачный, совсем как живой труп. "Ну что вы так печальны, - пытался я вдохнуть в него жизнь, - ну Акопян, ухудшенный Петросян..." Таль ничего не ответил. И была дикая партия, и Таль прошел через проигрыш, и в конце концов выиграл ее. А через три недели он умер. И человек, которому я рассказал эту историю, спросил меня, показав на небо: "А вот там было известно, что это последняя партия Таля, и он должен был играть ее и должен был выиграть?!" И я рассказал эту историю еще кому-то и еще, и каждый раз следовало: "А вот там, наверху, было ли известно?.." Но вот один человек сказал мне: "А ведь для того, чтобы эта партия состоялась, ты же должен был сделать ничью с Акопяном!" Вот так...

- Выходит, вы и есть шахматный Бог! - Корчной не расслышал моей реплики, он продолжал смеяться, вспомнив эту удивительную историю. - А что у вас произошло со Спасским?

- Когда мы оказались на Западе, я считал, что мы очень близки политически, и всюду, где мог, поддерживал его. Спасский же, встречая меня, всегда был приветлив, но затем поносил последними словами в прессе. Тем не менее мы всегда поддерживали и поддерживаем дипломатические отношения.

- Все это было в 70-е годы, когда Спасский еще боролся за шахматную корону. А какой-то новый конфликт произошел спустя 15 лет.

- Вы знаете, вот Каспаров, прежде чем играть на "большие деньги", всегда интересуется их происхождением. А Спасский свой второй матч с Фишером согласился играть в Югославии, которую тогда бойкотировал весь цивилизованный мир. Они могли выбрать любую точку мира, но сочли, что деньги не пахнут. Ну да ладно. А потом Фишер делал бредовые заявления о сионистском шахматном заговоре, и все такое прочее. Когда я увидел Спасского, я спросил его, что за вздор несет Фишер. Спасский посмотрел на меня циничным, прозрачным взглядом и сказал, что Фишер прав.

- Странно, ведь Фишер сам наполовину...

- Такое бывает: те, которые наполовину, ненавидят тех, кто на сто процентов. Это нормально, как в Южной Африке. Немного другой цвет кожи, и их уже презирают.

- Как вы относитесь к политическим увлечениям Карпова и Каспарова?

- Во-первых, это свидетельствует о невероятном ореоле шахмат в России, раз гроссмейстеры, не имея никакого другого багажа, готовы идти в политику. А вот еще одно соображение. Для того чтобы добиться успеха в шахматах, нужно выкладываться. А чтобы выкладываться, нужно иметь невероятное честолюбие. И оно бывает настолько велико, что самих шахмат уже не хватает, нужно что-то большее. Каспаров доказал, что он сейчас на голову сильнее всех. Ему стало скучно, и он стремится примкнуть к каким-нибудь политическим кругам. В свое время и Карпов превосходил всех, и тоже занялся политикой. Я могу их понять.

- Вы будете играть в чемпионате мира по илюмжиновской системе?

- Обязательно. Скажу вам, что я был на одном турнире, откуда шахматисты послали Илюмжинову письмо в его поддержку. Да, пока Карпов и Каспаров будут узурпировать борьбу за первенство мира, то есть организовывать матчи между собой всю оставшуюся жизнь, гроссмейстеры будут искать в Илюмжинове, несмотря на все несовершенства его системы, своего союзника, человека, который стремится отнять розыгрыш шахматной короны у двух "К", чтобы вернуть его шахматному миру.

Из интервью, взятого
Евгением ГИКОМ в Петербурге
для "Московского комсомольца"



 Library В библиотеку