В библиотеку |
ВЕЛИКОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ4.Первая мировая война, фронт, которого он мог избежать по состоянию здоровья. Но он отправился защищать Родину. Защищал, судя по всему неплохо - Георгия просто так не давали. Тяжелейшая контузия, томительные месяцы в госпитале. Единственная радость, когда чуточку окреп, - шахматы. Но достойных партнеров не было. Правда, здесь, в госпитале, он сыграл свою знаменитую партию с Фельдтом, обошедшую впоследствии всю мировую печать. Потом произошла Октябрьская революция, имевшая тяжелые последствия - разруху, голод, бандитизм. Принял ли он новую власть? А что ему оставалось делать? Внутренне он, конечно, восставал против нового режима. В отличие от пролетариата ему было что терять - чины, звания, привилегии... В открытую он своего отношения к новой власти, разумеется, не высказывал. Больше того, пошел к ней в услужение: работал следователем в угрозыске, потом переводчиком в Коминтерне (Алехин свободно владел несколькими языками), снимался даже в массовках в кино. Это была единственная возможность выжить. Попытка вскочить на трап последнего уходящего из Одессы парохода закончилась неудачно. Но при первой же возможности - ее пришлось ждать несколько лет - он сделал это без сожаления. Была еще одна важная причина, толкнувшая Алехина на этот шаг, - шахматы. Он, для которого шахматы стали главным смыслом жизни, который наметил цель стать чемпионом мира, за последние три года сыграл всего 43 партии. Тогда как там, за границей, турниры проходят один за другим... И все же одно приятное событие на его родине произошло. Кому-то пришла в голову идея провести осенью 1920 года Всероссийскую шахматную Олимпиаду, по существу - первый чемпионат страны. По городам и весям собирали разбросанных войной и революцией шахматистов. Потом состоялся сам турнир, проходивший в ужасных условиях. Алехин его выиграл, став первым чемпионом советской России. И в то же время это оказалось последней каплей, переполнившей чашу его терпения. И вот Алехин в Париже, с головой окунается в шахматную жизнь. Он не отказывается ни от одного приглашения, играет показательные консультационные партии, дает сеансы одновременной игры не глядя на доску, вызывая восторг у поклонников шахматного искусства. За три года (1921-1923) он участвует в десяти турнирах и в семи из них - в числе победителей, в пяти единолично. Покорить шахматную Европу оказалось не таким уж сложным делом. Однако Алехин снова не удовлетворен: в Лондоне (1922) он опять позади Капабланки. Но еще больше, чем эта относительная неудача, его удручал так называемый "Лондонский протокол", который, по замыслу его автора Капабланки, должен был наконец урегулировать взаимоотношения между чемпионом мира и теми, кто претендует на этот титул. Не таким уж простачком оказался любимец богов и слабого пола обаятельнейший Капабланка. Он огородил престол внушительным денежным валом. Отныне, чтобы встретиться в матче с чемпионом, нужно было обеспечить призовой фонд в размере 10 тысяч долларов (сумма по тем временам огромная), не считая расходов, связанных с пребыванием участников и их секундантов. Алехин на минутку представил себе, сумеет ли он найти такие деньги, и ему стало грустно. Но отступать от своей цели не в его характере. Он должен стать чемпионом мира и станет им! В конце 1923 года он направляет чемпиону мира письмо, в котором сообщает, что намерен в будущем году вызвать его на матч. В этом вызове была немалая доля авантюризма: пока никто не изъявлял желание финансировать их поединок. Шахматный реализм безошибочно подсказывал Алехину, что он еще не достиг чемпионского уровня. С тех пор, как он познакомился с Капабланкой, тот стал для него своеобразным эталоном, с которым постоянно сравнивал свое мастерство русский шахматист. А тут еще не совсем удачное, с его точки зрения, выступление на весьма престижном турнире в Нью-Йорке (1924), где он снова пропустил вперед Ласкера и Капабланку. Та же роковая последовательность, что и десять лет назад в Петербурге. При таких обстоятельствах найти меценатов - дело почти безнадежное. И Алехин садится анализировать все партии нью-йоркского турнира, разбирает по косточкам игру своих главных соперников, в первую очередь Капабланки. К такому весьма эффективному средству он в дальнейшем прибегнет еще не раз, в том числе и после нью-йоркского турнира 1927 года, когда он занял второе место, позади Капабланки. (А ведь до их поединка оставалось буквально считанные месяцы.) И после ноттингемского турнира 1936 года, где он выступил, скажем прямо, неудачно. Каждый раз итогом огромной аналитической работы станут сборники партий с великолепными комментариями Алехина, еще при жизни снискавшего славу непревзойденного комментатора. Результат его "открытия" превзошел все ожидания. Один за другим он завоевывает первые призы на крупных международных турнирах. Восторженную оценку получил его триумф в Баден-Бадене (1925). Но и после этого вопрос о финансовом обеспечении матча с Капабланкой оставался открытым. И вот тут Алехин, которого называли гением шахматной комбинации, доказывает, что и в жизни его способности к комбинаторике что-то значат. Он отправляется в многомесячное турне на американский континент, но не с целью развеять чары чемпиона мира, а чтобы показать, что он достойный претендент, способный оказать сопротивление "непревзойденному Капабланке". Перед отъездом в Латинскую Америку Алехин для большей убедительности устанавливает новый мировой рекорд в игре не глядя на доску против 28 противников. Какими еще шахматными "аттракционами" Алехин покорил правительство Аргентины и заставил его раскошелиться, остается тайной. Во всяком случае, осенью 1926 года аргентинское правительство официально объявило, что берет на себя расходы, связанные с матчем на первенство мира между ним и Капабланкой. Риск в конце концов не такой уж большой - львиная доля призового фонда наверняка достанется кубинцу, а оказать кумиру латиноамериканских болельщиков финансовую поддержку - чем не благородное дело. Матч должен был начаться в сентябре 1927 года. Соперникам оставалось двенадцать месяцев для подготовки... К матчу с Алехиным чемпион мира и не думал готовиться. Он вообще никогда специально не готовился к турнирам, тем более к отдельным соперникам. Конечно, Алехин - не какой-нибудь гроссмейстер. Второго такого дебютного эрудита нет. А как комбинирует! Но с ним, Капабланкой, у претендента до сих пор что-то не очень получается. Они знакомы почти пятнадцать лет, не раз встречались за шахматной доской, и лишь изредка Алехину удавалось сделать ничью. А разве недавний нью-йоркский турнир не подтвердил, что Капабланке сегодня на шахматной арене нет равных? Он уверен: и в предстоящем матче Каисса будет к нему так же благосклонна. Алехин сознавал, что ему придется иметь дело с истинным чемпионом, чье имя окружено ореолом непобедимости. Какие только эпитеты ни приклеивали кубинцу журналисты: "человек-машина", "шахматный автомат" и многое другое в этом духе. Правда, за всеми этими восторженными оценками не заметили главного: кажущаяся легкость порой граничила у Капабланки с легковесностью и даже беспечностью. Спору нет, был период, когда Капабланка вызывал неподдельное восхищение. Сколько в его партиях выдумки, фантазии! Но то был Капабланка, не обремененный званием чемпиона мира. Став им, он на первый план выдвинул рационализм, перейдя на сугубо позиционные рельсы, при необходимости даже в глухую защиту, и делая ставку на свою филигранную эндшпильную технику. За период чемпионства (1921-1927) Капабланка проиграл всего лишь три (!) партии. Пренебрежительного отношения к подготовке Алехин позволить себе не мог. Он всегда считал ее одним из главных слагаемых успеха. Он не имеет права упустить свой шанс, как упустили в свое время Тарраш, Рубинштейн, Нимцович... Каждому большому шахматисту отпущен свой час - в том и состоит искусство, чтобы его использовать. Главное - добиться той высшей шахматной гармонии, которая отличала в лучшие годы творчество Стейница, Чигорина, Ласкера, Капабланки. Да, да, Капабланки. Он не имеет права быть необъективным. Одинаково опасно недооценить противника, как и переоценить его. Эту истину Алехин усвоил давно. И еще к одному выводу он пришел: нельзя надеяться на успех, не изучив слабых и сильных сторон как своих, так и соперника. Уж кого-кого, а Капабланку он изучил вдоль и поперек. 15 сентября 1927 года в Буэнос-Айресе состоялось торжественное открытие матча, а на следующий день началась борьба. Первая партия, и сразу же победа претендента - первая за всю историю их многолетнего соперничества. Такой старт мог обескуражить кого угодно, но только не Капабланку. И в самом деле, возмездие не заставило себя долго ждать. Уже в третьей партии чемпион восстанавливает равновесие, а после седьмой выходит вперед - 2:1, ничьи в счет не шли. Среди болельщиков кубинского шахматиста - ликование: все становится на свои места. В хорошем настроении и сам виновник торжества - очередные три партии вновь проходят с его инициативой. Правда, в девятой он не сумел довести до победы свое преимущество. Алехин защищался великолепно, Капабланка же играл неточно. Это был первый звонок. Вскоре последовал второй, еще более симптоматичный. Одиннадцатая партия протекала на редкость напряженно, и хотя оба соперника действовали не лучшим образом, последним ошибся Капабланка. "Я так выигрывать не умею!" - вырвалось у потрясенного чемпиона. В заключительном положении Алехин объявил мат при четырех ферзях на доске. По Буэнос-Айресу распространился анекдот, будто один немой, ярый капабланкист, узнав о проигрыше своего кумира, воскликнул: "Не может быть!" и тотчас же снова лишился дара речи - от огорчения. Обескураженный поражением чемпион проигрывает следующую партию, и лидерство переходит к Алехину. В матчевой борьбе гораздо большее, чем в турнирной, значение приобретает психологический фактор. Роковой проигрыш одной партии может оказаться решающим. В поединке Капабланка - Алехин поворотной являлась 11-я. Чемпион мира впервые почувствовал, что трон под ним зашатался. Все попытки переломить дальнейший ход сражения успеха не имели. 6.Совсем иные чувства испытывал Капабланка. Он никак не мог смириться с мыслью, что шахматная корона теперь принадлежит не ему, пусть даже соперник завоевал ее в честной борьбе. Он уверен, что его неудача в матче - не более чем роковая случайность. Да, он готов признать, что был далеко не в лучшей форме, Алехин же, наоборот, подготовился превосходно. Однако даже при этом раскладе, доведи он до логического конца хотя бы половину партий, где стоял лучше, счет наверняка был бы иным. Но фортуна на этот раз, увы, от него отвернулась. Великому кубинцу было невдомек, что его шахматные минусы не что иное, как продолжение его человеческих недостатков. И это рано или поздно должно сказаться, если не умеешь или не хочешь реально оценивать себя. По большому счету Капабланка сильнее любил себя в шахматах, чем сами шахматы. Они были для него скорее средством, а не целью жизни, как для Алехина или в более позднее время для Таля, средством, которое подняло его на недосягаемую для простых смертных высоту. Благодаря им он испытал дурманящую власть славы, которая следовала за ним по пятам. А какое это блаженство - ловить на себе восторженные взгляды поклонников и поклонниц. Все это стало его "alter ego" - вторым я. Он должен сделать попытку вернуть себе шахматный трон. Иногда в сознание вкрадывался червячок сомнения: а вдруг он проиграет матч-реванш, ведь Алехин не из тех, кто с легкостью расстанется с завоеванным. Сейчас свою неудачу хоть можно свалить на плохую форму, невезение. А тогда таких аргументов уже не будет. Вызов Алехину Капабланка, конечно, послал, хотя не был уверен, что встретит понимание. Снова играть безлимитный матч до шести побед кубинский гроссмейстер отказался. Этим он косвенно признавал, что придуманный им самим регламент был, мягко говоря, неудачным. Капабланка "забыл", что во время первых его переговоров с Ласкером он настаивал на том, чтобы была сохранена та же формула, при какой корона чемпиона перешла к Ласкеру от Стейница. Теперь сам же выступает в роли просителя. Победа в матче не изменила отношения Алехина к Капабланке. Со стороны могло показаться, что он мстит ему за все переживания. Пусть кубинец хоть чуточку поплатится за свою чрезмерную удачливость. Шахматам при всем их демократизме чужда сентиментальность. Это жестокая, бескомпромиссная борьба, особенно на таком уровне, где решается судьба шахматной короны. Алехин не боялся повторной встречи с кубинцем, понимая, что Капабланка свой творческий пик уже прошел. В то же время он не мог не признать, что из всех реальных претендентов на шахматный престол самым опасным по-прежнему остается кубинский шахматист. После поражения в матче игра у Капабланки продолжительное время не клеилась. И когда некоторые готовы уже были его списать, у кубинца открылось второе дыхание. Выдающееся достижение в 1936 году на сильном турнире в Ноттингеме и неудача там же Алехина, оставшегося лишь шестым, вновь позволили заговорить о возможном матче старых соперников. Но, увы, новому поединку не суждено было состояться. И все же еще раз их шахматные пути пересеклись. Произошло это в 1939 году на Всемирной шахматной Олимпиаде в знакомом нам Буэнос-Айресе. Алехин возглавлял команду Франции, Капабланка - сборную Кубы. Каждый из наших героев с такой страстью стремился опередить другого, словно от этого зависела их дальнейшая шахматная карьера. Гонка состояла из двух этапов - полуфинала и финала. И хотя суммарно у чемпиона мира очков оказалось больше, приз (брильянтовую заколку) за лучший результат на первой доске присудили кубинцу: при подведении итогов в расчет принимались только очки, набранные в финале. Так завершилась их последняя дуэль. Судьбе было угодно распорядиться так, что в одно и то же время жили два шахматных гения, достойных короны чемпиона. Но корона была одна, поэтому и борьба двух великанов носила столь ожесточенный характер. Великое противостояние двух шахматных гигантов закончилось только со смертью одного из них. 8 марта 1942 года в возрасте 53 лет, 3 месяцев и 27 дней сердце Капабланки остановилось. Среди тех, кто по-настоящему скорбил о безвременной кончине кубинца, был Алехин. "С его смертью, - писал он, - мы потеряли величайшего шахматного гения, равного которому мы никогда не увидим!" Всего на 28 дней больше прожил Алехин (он умер в 1946 году). И в этом равенстве прожитых лет, как и в равенстве их спортивного единоборства - каждый выиграл по семь партий при тридцати четырех ничьих - тоже видится перст судьбы... Борис ТУРОВ
|