Пабло МОРАН

АГОНИЯ ОДНОГО ГЕНИЯ

И далее из публикаций А. Алехина:

ВОСПИТАННЫЙ В НЕНАВИСТИ К "ГОЯМ"

   Третьим иудеем - соперником Ласкера был Акиба Рубинштейн, воспитанный в крайней талмудической ненависти к гоям (1) (нигде в Талмуде не проповедуется ненависть к кому бы то ни было - прим. перев.). Уже в начале своей карьеры он был одержим мыслью реализовать свой талант в шахматах, полагая, что в этом заключается его особая миссия. Поэтому в юности Акиба Рубинштейн обучается игре в шахматы с неменьшим рвением, чем изучая Талмуд в детстве.
   Это было время упадка шахмат, когда так называемая венская школа, открывшая секрет достижения успеха не в стремлении к победе, а в избежании разгрома, школа, основанная евреем Максом Вейсом и позднее пропагандируемая трио Шлехтер - Кауфман - Форгач, доминировала на мировой сцене.
   Еврей из Риги Нимцович в меньшей степени принадлежал эпохе Ласкера, он был ближе к Капабланке. Нимцович инстинктивно поддерживал концепцию антиарийских шахмат, но проявлял это довольно странно: вопреки собственной воле. Сам того не сознавая, он был заворожен идеей славяно-русской атаки (Чигорин). Я говорю "бессознательно", потому что он ненавидел нас, русских, и славян вообще.
   Определенно, в учении Нимцовича присутствовал некий изъян, но это шло не от него самого, а от старых и современных мастеров, чьим сознательным или бессознательным подражателем был Нимцович.
   Он унес с собой в могилу свое нищенское литературное наследство, не оставив после себя ни учеников (2), ни друзей - за исключением товарищей по расе.

АЛЕХИН В ОППОЗИЦИИ К ИУДЕЙСКИМ ШАХМАТАМ

   Не очень-то приятно писать об этом, но моя шахматная деятельность в последние двадцать пять лет настолько тесно связана с темой данных статей, что не позволяет забывать некоторые факты, на многие годы определившие мою активность как противника иудейского влияния в шахматах.
   Мое наиболее глубокое знакомство с еврейством произошло вскоре после переезда в Берлин в мае 1921 года, где нищенствующий табачник Каган превратился в издателя и человека, близкого к шахматным кругам. Этого он достиг благодаря своей коммерческой деятельности во время Первой мировой войны в Европе.
   По приезде в Берлин он периодически организовывал турниры, участниками которых до 90 процентов были иудеи. Особенно он полюбил Рубинштейна. Во время пребывания в Берлине Кагана Рубинштейн бросил вызов новому чемпиону мира, который тот принял.
   После нескольких лет изоляции в России я не знал истинного положения вещей и был склонен недооценивать силу Капабланки. Поэтому я решил сделать все возможное, чтобы помешать его матчу против Рубинштейна, в исходе которого я не был уверен.
   Для достижения этой цели мне было необходимо продемонстрировать свое превосходство над Рубинштейном. Таким образом, все мои результаты в тех турнирах (Гаага, 1921; Лондон и Гастингс, 1922; Карлсбад, 1923; Баден-Баден, 1925) были подчинены "антирубинштейновской" идее, что позволило мне успешно решить поставленную мною же задачу.
   После Карлсбада 1923 года, несмотря на благосклонность Капабланки, уже никто из экспертов не считал Рубинштейна достойным противником чемпиона мира, и он не был приглашен на турнир в Нью-Йорк в 1924 году. Так я покончил с Рубинштейном. А спустя некоторое время угроза арийским шахматам возникла со стороны другого еврея с Востока, Нимцовича...
   1) Слово, употребляемое для обозначения "нееврея", язычника,
   2) Это грубейшая ошибка. Сегодня нет ни одного игрока, который сознательно или бессознательно не использовал бы в значительной степени учение Нимцовича. Среди них датчанин Ларсен и русский Смыслов - лучшее тому доказательство.

* * *

   В таком же духе статьи продолжаются и заканчиваются почти полной уверенностью, что немецкий чемпион Элисказес и есть один из возможных претендентов на титул чемпиона мира.
   Писал ли Алехин эти статьи?
   Как нам объяснил прекрасный знаток немецкого языка, большие сомнения вызывает тот факт, что человек, чьим родным языком не является немецкий, мог бы писать с таким великолепным синтаксисом и с такой ясностью изложения. Следует также учитывать, что немецкий язык по своей конструкции весьма труден для ненемца. Алехин, несомненно, говорил и писал по-немецки, но вряд ли так безукоризненно грамматически. Язык, которым написаны статьи, не является академическим, но свидетельствует о глубоком его знании. Значит, можно предположить, что человек, писавший эти статьи, был убежденным нацистом.
   В чем, конечно, нельзя сомневаться, так это в том, что собственно шахматные рассуждения принадлежат Алехину, так как в них демонстрируется очень глубокое знание как самих шахмат, так и их мира.
   В английском журнале British Chess Magazine в 1958 году появилась статья, подписанная Гальберштадтом и перепечатанная в аргентинских "Шахматах" за январь 1959 года, где говорится:
   "Однажды вечером в начале последней войны в доме Алехина в Париже собрались несколько шахматистов. Темой беседы были шахматы и их поклонники. Вдруг я услышал слова Алехина:
   - Как Стейниц, так и Ласкер были тактиками, хотя они пытались всех убедить, что являлись стратегами.
   Заявление чемпиона мира вызвало улыбки, в то время как Алехин оставался серьезен. Несколько лет спустя после его смерти, просматривая оставшиеся после него бумаги, я наткнулся на ту фразу, вызвавшую усмешки. Этой фразой заканчивалась какая-то длинная пояснительная статья."
   Не является ли это подтверждением того, что Алехин все же писал те злополучные статьи?
   Несомненно, это повышает вероятность того, что Алехин послужил для этих статей источником вдохновения. Но совсем не доказывает, что он был их автором.
   Чемпион мира не питал симпатий к евреям, о чем свидетельствует "Я обвиняю" Шпильмана. Это не мешало Алехину искренне восхищаться Ласкером, Рубинштейном, Яновским и Нимцовичем, что видно из его книг "Турнир в Нью-Йорке 1924 года" и "Турнир в Нью-Йорке 1927 года".
   Когда его исключили из числа участников Лондонского турнира 1946 года, обвинив в сотрудничестве с нацистами, Алехин разразился письмом (от 6 декабря 1945 года), которое появилось в английском журнале Chess. Мы приводим здесь его перепечатку из аргентинского журнала "Рокировка" за январь-февраль 1946 года.
   "Дорогой мистер Хаттон Ворд!
   Я получил Ваше письмо 28 ноября 1945 г. по возвращении с Канарских островов. То, о чем Вы пишете, уже не является для меня тайной, но я совершенно не в состоянии что-либо понять. Мне не приходит в голову ни одна более или менее разумная идея, которая послужила бы убедительным доводом для отзыва Вашего приглашения. Сейчас я могу и должен с Вами объясниться. Не потому, что Вы являетесь организатором единственного турнира, который в настоящее время может представлять шахматный интерес, а потому, что я должен разобраться в аргументах, которыми Вы мотивируете отзыв приглашения.
   Первое. Вы пишете, что против меня выдвигаются серьезные обвинения, основанные якобы на симпатиях, которые я питал к немцам во время войны. Интересно взглянуть на человека, который бы стал демонстрировать свои симпатии тем, кто похитил все, что составляло смысл его жизни. Они разорили мой домашний очаг, отобрали имущество моей жены, на которое я имел право рассчитывать, и в конце концов опорочили мое доброе имя.
   Посвятив всю свою жизнь шахматам, я ни разу не принимал участия в том, что выходило за рамки моей профессии. И тем не менее всю мою жизнь - особенно с тех пор, как я завоевал титул чемпиона мира - меня пытаются изобразить поверхностным и самонадеянным политиком. Более двадцати лет я ношу прозвище "белого русского". Это мне очень повредило, исключив возможность контакта с моей Родиной, к которой испытываю по-прежнему восхищение и любовь. В 1938-1939 годах в результате переговоров и переписки с чемпионом СССР Ботвинником появилась возможность покончить с этими абсурдными легендами путем организации матча между нами. Но началась война. Теперь же, когда она закончилась, меня называют "пронацистом", обвиняя в коллаборационизме и т.д. Ситуация, в которой я пребываю в настоящее время, морально невыносима.
   Протест доктора Эйве меня не очень удивил. Было бы странно, если бы он поступил иначе. Среди множества чудовищных нелепостей в "Паризер Цайтунг" появились высказывания против членов оргкомитета матча 1937 года. Голландская федерация напечатала протест в "Пост". Но в то время было абсолютно невозможно ни прояснить сложившуюся ситуацию, ни объяснить, что я не писал те статьи. Доктор Эйве был настолько убежден в моей влиятельности у нацистов, что написал мне два письма, в которых просил сделать что-нибудь для облегчения судьбы бедного Ландау и моего друга доктора Оскама... Но Вы-то понимаете, что как в самой Германии, так и в оккупированных ею странах, находящихся под неусыпным наблюдением гестапо, это был прямой путь в концлагерь. И тем не менее реакция доктора Эйве на мое приглашение вполне естественна.
   Сильным аргументом для отзыва приглашения может быть "ультиматум" Шахматной федерации США, как Вы указываете. Это очень серьезное решение. Возможно, у них есть веские причины, чтобы иметь на этот счет свое мнение. Я не знаю этих причин, но нахожу целесообразным кое-что прояснить в самом вопросе так называемого сотрудничества с нацистами.
   Ярлык "коллаборационист" обычно навешивают на тех, кто оказался на стороне правительства Виши. Я же не знал никого из этого правительства или его официальных служащих. Да, я играл в Германии и в оккупированных странах, но лишь потому, что это был единственный способ не только обеспечить собственное существование, но и сохранить свободу моей жене. Я снова и снова обращаюсь мысленно к тем условиям, в которые был поставлен четыре года назад, и могу констатировать, что и сейчас поступил бы так же.
   Моя жена в обычное время могла заботиться о себе и имела средства к существованию, - но не во время войны и не в руках нацистов. Повторяю: мне приклеили ярлык "коллаборационист" только потому, что я долго находился в Германии. Мне нечего к этому прибавить, и совесть моя чиста.
   Но совсем другое дело - обвинение в написании статей в "Паризер Цайтунг". Я категорически протестую. В течение трех лет, пока Париж не был освобожден, я вынужден был хранить молчание. При первой же возможности я дал интервью, где расставил все по местам. Ни одна из статей, что появились в 1941 году во время моего нахождения в Португалии и с которыми я сам познакомился из перепечаток в "Дойче Шахцайтунг", не была написана мною. Да, я писал материалы о необходимости реорганизации ФИДЕ, а критика теорий Стейница и Ласкера вообще прозвучала еще в 1938 году. Поэтому я был удивлен тому резонансу, который вызвали в Америке эти чисто профессиональные рассуждения.
   Я все понял, лишь увидев эти сфабрикованные измышления, долженствующие послужить убеждению читателей в моем "нацизме". А ведь я-то и оказался заложником нацистов, и единственным способом сохранить жизнь было мое молчание. Эти годы разрушили мое здоровье и расстроили нервы, и теперь, возможно, мне будет трудно играть.
   Моя преданность шахматному искусству, уважение, которое я испытывал к коллегам, вся моя довоенная жизнь, без остатка отданная профессии, свидетельствуют о том, что те статьи были инспирированы. Я ощущаю бесконечную горечь от того, что не могу приехать в Лондон и переговорить с Вами лично.
Искренне Ваш, А. А. Алехин"


IХ. "Нацизм" Алехина

   "Нацизм" Алехина существует только в головах тех, кто так или иначе пострадал от имперской политики третьего рейха.
   В то время раны еще кровоточили, и было очень трудно реально оценить произошедшее. Сейчас, когда миновало более четверти века, мы можем взглянуть на случившееся со всей объективностью, потому что ненависть и страдания со временем притупляются, и это позволяет нам пристально, ответственно и реалистично взглянуть на вещи.
   Алехина осуждали за участие в многочисленных турнирах, проводимых на территории Германии и оккупированных стран. Теперь мы можем задаться вопросом: все ли известные европейские шахматисты их игнорировали?
   Без сомнения, нет. Эти турниры привлекли многих знаменитых игроков, которых никто и никогда не воспринимал как нацистов. Давайте перечислим несколько наиболее значительных имен: Керес, Боголюбов, Штольц, Лундин, Опоченский, Пахман и др. Конечно, ни один из них, даже Керес, не носил титула чемпиона мира...
   Но не нужно забывать: лишь только возникла вражда между Германией и Францией, Алехин сразу записался в армию страны, которая стала его новой родиной. Когда союзники высадились в Нормандии, все французы (кто на словах, кто на деле) превратились в участников Сопротивления... Также нельзя забывать, что в дни разгрома Франции в 1940 году и во время отступления франко-английских частей в Дюнкерке многие французы разделяли мнение, что их истинными врагами являются англичане, которые их якобы предали.
   Более того, надо помнить, что многие вполне порядочные французы делали в те трагические дни то, что считали полезным для своей Родины. Назовем только одно имя: Петэн. Несмотря на приговор трибунала Франции по окончании войны, несмотря на осуждение, несмотря на все, - разве кому-нибудь пришло в голову назвать Петэна коллаборационистом или предателем?
   Да, Алехин участвовал в многочисленных турнирах вместе с шахматистами-нацистами. А как он мог поступить иначе? На что и как жить? Он делал лишь то единственное, что умел делать чемпион мира.
   Мы уверены: если бы Алехин постоянно отказывался от участия в этих турнирах, ему пришлось бы очень плохо, так плохо, как, вероятно, никому из тех, кто впоследствии обо всем этом с осуждением рассказывал.
   - Мои коллеги, - говорил, обращаясь к Люпи, чемпион мира в свои последние дни в Португалии, - упрекали меня за то, что я играл. Они не понимают, что, не делай я этого, вряд ли был бы сейчас жив.
   - А Ваша дружба с доктором Франком? (1)
   - Он был энтузиастом шахмат, и по этой причине я ему симпатизировал. Доктор Франк собрал лучшую библиотеку, которую я когда-либо видел. Вначале он уделял мне много внимания, но позже изменил свое отношение, когда ему рассказали о моем возмущении по поводу казни Пшепюрки, талантливого и известного еврейского игрока, схваченного в Праге в одном из кафе, запрещенных для посещения евреям.
   Алехин не симпатизировал нацистам, не разделял их идеологию и скорее всего вообще не знал ее сущности. Его не интересовало ничего, что находилось вне шахмат, которые составляли единственный и подлинный смысл его жизни.
   Мануэль де Агустин, великолепный шахматист и журналист, большой друг чемпиона, наилучшим образом охарактеризовал Алехина в своем прекрасном произведении "Алехин в Испании и после Испании", включенном в посмертное "Завещание" нашего героя. "Я убежден, что, окажись Алехин среди мусульман, в конце концов он стал бы темнокожим и надел сандалии".
   Мы, знавшие Алехина, думаем так же и добавляем: существенно только то, что ему предоставляли возможность играть. Кто, как и где - не имеет ни малейшего значения.


   1) Ганс Франк (1900-1946) - министр Третьего рейха, доктор права, казнен в Нюрнберге как военный преступник. Во время войны был назначен верховным правителем Польши, его называли "королем Польши".

Перевод Ирины САНГУЭСА



 Library В библиотеку