КАК Я ОБЪЯВИЛ ШАХ ГКЧП

   - Да разве ты сработаешься с Рошалем, у него же невыносимый характер! - говорили мне коллеги, когда летом 1991 года я согласился стать заместителем главного редактора журнала. Номинально главным числился А.Карпов, но к тому времени он уже потерял к изданию всякий интерес. Всем верховодил Александр Борисович Рошаль.
Henkin, Smyslov, Roshal'    Характер и у меня далеко не ангельский, однако за долгие годы нашего сотрудничества мы притерлись друг к другу, научились выпрямлять обоюдные завихрения, к тому же были профессионалами и стремились к одной цели: делать хороший журнал. Конечно, не все шло гладко. Случалось, спорили "до посинения", честили друг друга последними словами, хлопали дверью, но, поостыв, приходили, как было модно выражаться, к "консенсусу".
   Рошаль нередко уезжал в командировки, порой продолжительные, благо больших шахматных событий всегда предостаточно. В такие моменты я получал определенную свободу действий, но никогда ею не злоупотреблял, опасаясь прослыть калифом на час, или ненароком "подставить" начальника, чьи взгляды на некоторые стороны шахматной жизни не во всем совпадали с моими. Но однажды передо мной возникла неожиданная дилемма, решение которой нельзя было отложить ни на один день. И касалась она отнюдь не шахмат.
   Произошло это в августе 1991 года. В те дни шахматный мир отмечал 80-летие М.Ботвинника (он родился 17 августа 1911 г.). Сам юбиляр находился в Брюсселе в качестве почетного гостя на четвертьфинальных матчах претендентов; там же А.Рошаль собирал материал для очередных выпусков "64". В те годы журнал выходил дважды в месяц, и мы делали первый сентябрьский номер. Собственно, все было готово к печати: последняя сверка лежала в типографии.
   В понедельник 19 августа я приехал в редакцию в отвратительном настроении. По радио с неумолимостью шахматной "мельницы" повторялись сообщения ГКЧП, а чарующие звуки "Лебединого озера", издевательски запущенного на ТВ, перемежались с лязгом гусениц на площадях и улицах Москвы.
   Просматривая редакционную почту, я наткнулся на текст телеграммы, распространенный накануне телеграфными агентствами:

   "Глубокоуважаемый Михаил Моисеевич, сердечно поздравляю Вас с восьмидесятилетием.
   Вы стали первым советским чемпионом мира по шахматам, в течение многих лет одерживали великолепные спортивные и творческие победы, внесли неоценимый вклад в воспитание шахматной смены. Служение шахматному искусству Вы постоянно сочетаете с большой научной работой, в которой хочется пожелать Вам наилучших результатов и творческого удовлетворения.
   Дорогой Михаил Моисеевич, здоровья, благополучия и успехов Вам во всех Ваших начинаниях".
   М.ГОРБАЧЕВ

   Публиковать или не публиковать? Технологически такой выбор еще существовал.
   Не могу сказать, что Михаил Сергеевич вызывал во мне горячие симпатии, но он был первым, кто дал нам глоток свободы, а люди из ГКЧП грозились снова превратить нас в стадо баранов. Меня захлестнула волна протеста.
   Все же я собрал совещание и ничуть не удивился, когда сотрудники редакции набрали в рот воды и стыдливо отвели глаза. Они были моложе меня на двадцать с лишним лет, но новые веяния воспринимали, мягко говоря, без энтузиазма. Я, однако, внутренне уже принял решение. Конечно, оно отдавало донкихотством - на что мог повлиять шахматный журнал с его "фигой в кармане?" Но таково было состояние моей души, о последствиях я не задумывался.
   Словом, я отправил текст телеграммы в типографию и велел поставить на самое видное место - на вторую обложку, сняв какой-то нейтральный материал. "Ну, вы даете...", - сказали нашему курьеру в "Московской правде", однако сделали все, как нужно, благо визы цензора в те времена уже не требовалось.
   В сущности, сама телеграмма ничего крамольного не содержала, да и датирована она была 17 августа, когда гнусная аббревиатура ГКЧП еще не терзала наш слух. Мина была заложена в заголовке: "Президент страны Михаил Горбачев поздравляет Михаила Ботвинника". А на президентское кресло уже был посажен Г.Янаев, марионетка с трясущимися от страха (или запоя?) руками.
   Чем угрожал мой поступок? Лично мне ничем, увольнения я, естественно, не боялся. А вот у Рошаля и даже журнала могли быть неприятности. Впрочем, лазейку я все же оставил: Александр Борисович при желании еще успевал поймать за хвост уходящий номер, правда, ценой крупного скандала в типографии.
   В тот день я возвращался домой пешком, хотелось увидеть, что делается на улицах. У Земляного Вала мой путь пересекла колонна БТРов. Она двигалась по Садовому кольцу в сторону Белого дома. Я уже знал, что Белый дом находится в осаде, и в безнадежном порыве показал проезжавшим солдатам свой хилый кулак. Офицер на головной машине иронически проводил меня взглядом и красноречиво покрутил пальцем у виска. Только тут я заметил, что он под российским триколором, это был штандарт Ельцина. Значит, кто-то спешит на защиту главного очага сопротивления, подумал я, и надежда затеплилась в сердце: может, и мои "детские шалости" не останутся втуне?
   Весь следующий день по Воздвиженке мимо нашей редакции шли люди, они спешили к Белому дому, чтобы влиться в "живое кольцо", стучали в окна, звали нас с собой. Звать было некого, я всех отпустил домой, да и никто бы из наших на призыв не откликнулся. Двое молодых мужчин зашли в редакцию и поинтересовались, не бастуем ли мы. Забастовка шахматного журнала? Это звучало смешно, но так было! Потом гости попросили разрешения воспользоваться нашими телефонами. Свои взгляды они не скрывали, и я ощутил себя их сообщником. Целый час разговаривали они с российскими городами, рассказывали о московских событиях, прорывая информационную блокаду, призывали к сопротивлению.
   К исходу третьего дня все было кончено: ГКЧП рассыпался, как трухлявый пень, похоронив под обломками коммунистический режим. Тут появился А.Мацукевич с бутылкой, мы приняли по сто пятьдесят, заперли на ключ редакцию и с толпой возбужденных москвичей, шедших теперь уже от Белого дома, направились на Старую площадь, где вместе со всеми кричали "Долой коммуняк!" (хотя, если не ошибаюсь, мой спутник принадлежал тогда к их когорте).
   "Моя война" завершилась в четверг 22 августа. Я приехал в типографию и, одарив нужных девушек шоколадками, сумел подверстать несколько строк под телеграммой М.Горбачева. Вот они:
   "Это была последняя весточка от Президента СССР, дошедшая до нас в канун памятных всем событий. Уже на следующий день, в воскресенье 18 августа, он был насильственно изолирован от внешнего мира преступной группой заговорщиков. Теперь это уже история..."
   Многострадальный номер журнала вышел в срок и попал к читателям в последних числах августа. И никто, конечно, не догадался, какие треволнения предваряли его выпуск.
   Есть такая дурацкая игра: до первого шаха. То есть выигрывает тот, кто первым объявит шах. Можно сказать, что в этой игре мне удалось одержать над ГКЧП маленькую победу.
Виктор ХЕНКИН


  

Реклама:
 


 Library В библиотеку