В библиотеку |
Зигберт ТАРРАШПРИСТРАСТНЫЕ ПОРТРЕТЫЛ.ХОФФЕРИз-за чего-то самолюбивый Стейниц испортил отношения с владельцем газеты и покинул ее шахматный отдел, который он много лет вел, можно смело сказать, - с блеском и славой, обучая при этом весь шахматный мир. Кто же должен был стать его преемником на столь заманчивом посту? Только лишь один человек на всей планете мог на это претендовать. Ну кто же иной, как не соперник Стейница в борьбе за мировое первенство Цукерторт, который был, наряду со Стейницем, без всякого сомнения, величайшим в мире мастером! И вот весьма интересно и поучительно взглянуть, как ведет себя гений и как действует ловкий человек. Гений - Стейниц - разрушает материальную основу своего существования, чтобы сохранить в себе ценности более высокого ранга. Другой гений - Цукерторт - в гордом сознании своей значимости ждет не чуда, как Нора***, а само собой разумеющегося, а именно - того, что навстречу ему будет сделан шаг, чтобы получить его в сотрудники газеты. Тем временем ловкий человек опережает своего друга, своего близкого друга Цукерторта, идет к издателю газеты, о шахматах не имевшему, очевидно, ни малейшего понятия, и предлагает себя в качестве преемника Стейница! Курам на смех! Стейниц и Хоффер! Дистанция немыслимая! Точно такая же, ну абсолютно точно такая, как между Аяксом и Терзитом****! И вот происходит не нечто само собой разумеющееся, а подлинное чудо. Ловкий человек как следует умасливает издателя со всех сторон и получает искомую должность! И живет припеваючи, в довольстве и радости, в то время как Цукерторт, его друг, его самый близкий друг... ну, это было уже позже, когда его дела стали плохи... Нет, он не умер с голоду... Тут еще много неясного... Вероятно, это был сердечный удар. Но этому удару, без сомнения, способствовали материальные невзгоды, с которыми Цукерторту приходилось бороться после проигрыша матча Стейницу. Вот так ловкость одержала триумфальную победу над гениальностью. Шахматный отдел Хоффер вел тоже с большой ловкостью. Конечно, он ничего не мог предложить читателям - ни того, что давал им Стейниц, ни того, что мог бы дать Цукерторт. Однако он действовал вполне искусно: когда ему предстояло комментировать партию, он призывал игравших ее партнеров и расспрашивал их, что они думали при том или ином ходе. И в результате получалось нечто вполне удобоваримое. Но сказать о нем следует и то самое худшее, что можно сказать о журналисте: он был пристрастен. Прежде всего он старался, чтобы его происхождение было забыто, и пытался стать большим англичанином, чем сами англичане. Где только мог, он льстил их национальной гордости. Он старался создать миф о том, что англичане якобы сильнейшие шахматисты в мире. При этом из-под его пера выходили подчас забавные фразы. Так, например, разбирая партию, игранную британским национальным героем Блекберном со мной в 1889 г. на турнире в Бреславле (и проигранную им), он написал дословно: "Эта партия была бы наикрасивейшей, если бы Блекберн ее выиграл". Но и там, где его британский шовинизм не возбуждался, он был тоже небеспристрастным. В 1907 г., когда он проводил турнир в Остенде, я вынужден был дважды напомнить в газете, что в конце концов следует выплатить призы за красивейшие партии (после турнира прошло уже почти десять месяцев). Второе напоминание возымело успех, и каждый участник "турнира чемпионов" получил приз за красоту, и лишь я, сыгравший несколько красивых партий, был наказан за свои напоминания и остался ни с чем. Я бы мог рассказать о нем еще немало подобных и даже еще более неприятных историй, но, полагаю, что и приведенных примеров достаточно. Как шахматист играл он, вероятно, в силу среднего мастера, но ни разу не испытал свои силы ни в одном турнире. Какая удивительная сообразительность! Он точно ощущал пределы своих возможностей и знал, что большого успеха он ни разу не сможет добиться. Как человек он был приятен, мил и очень услужлив для каждого, и в особенности для каждого шахматиста. Несмотря на это, в Англии его не любили и даже не уважали. Талант, но не характер! ЧИГОРИНЧигорин был могучей шахматной индивидуальностью, которой мало кто подобен. Расцвет его творчества пришелся на 1880 - 1896 годы. В России он был уже давно признан сильнейшим шахматистом, но лишь в 1881 г. впервые выступил на международной шахматной арене, приняв участие в турнире Германского шахматного союза, состоявшемся в Берлине. Он завоевал там один из первых призов и своей огненной элегантной игрой заслужил всеобщее признание. Его игру в первую очередь отличала захватывающая энергия. Хорошо ли он стоял или плохо, атаковал или оборонялся, но играл всегда с колоссальной силой. Его ходы были иногда плохими, но никогда слабыми, и он всегда был одним из самых опасных противников. Об оценке позиции он не имел ни малейшего представления; он мог лишь хорошо играть в шахматы, но не мог шахматно думать, и эта слабость была его величайшей силой. Она одарила его самоуверенностью, не ущемляемой самокритикой; это давало ему постоянную уверенность в том, что он стоит хорошо и должен выиграть. Если он играл белыми, он начинал партию ходом 1.e2-e4 в уверенности, что его положение лучше, а, играя черными, после 1...e7-e5 он твердо верил, что стоит не хуже своего противника. Лишь за несколько ходов до мата он мог заподозрить: может быть, все же преимущество у противника? Его планы подчас были ошибочными, но он проводил их с такой силой и последовательностью, что, несмотря на все ошибки, очень часто ему при этом удавалось преодолевать сопротивление противника. Нечто демоническое было в его игре, в которой огненные страсти перемешивались с упрямым самоутверждением. Это делало его страшным противником для всех, кроме одного, соединившего в себе более холодный темперамент и умную расчетливость в прочном стальном черепе, - кроме Стейница. Два матча, которые были сыграны между ними в Гаване, принесли русскому мастеру заслуживающие уважения успехи, поскольку он выиграл почти столько же партий, что и его противник. Однако если мы внимательно рассмотрим отдельные партии, то признаем, что Стейниц побеждал, как хотел. Играя черными, он шел на риск, избирая сумасброднейшие защиты, уговаривая весь шахматный мир и себя самого, что они правильны. Конечно, он при этом иногда проигрывал, но это его мало трогало, поскольку он знал, что следующую партию будет играть белыми. А играя белыми, он разыгрывал партию вполне разумно и выигрывал с убийственной неотвратимостью. Однако если Чигорин никогда не брал верх над превосходящей его индивидуальностью Стейница, то для большинства остальных шахматистов он был все же весьма опасен, в особенности для Пильсбери и Тарраша. Единственную партию, которую он выиграл на гроссмейстерском турнире в Остенде (1907 г.), когда его шахматная сила уже упала почти до нуля, была партия против Тарраша. В матчевой борьбе крупные успехи ему не сопутствовали. Матч с Таррашем (Санкт-Петербург, 1893) завершился вничью. Даже Гунсберга, которого он превосходил и по силе игры, и как индивидуальность, в единоборстве он не мог одолеть. В противоположность этому в турнирах он в свои молодые годы почти всегда имел блестящие успехи. Так, на турнире в Лондоне 1883 г. он добился четвертого приза, в Нью-Йорке 1889 г. разделил первое-второе места. Такой же результат он показал в Будапеште в 1896 г., но там он завоевал первый приз, победив в дополнительном соревновании Харузека. Однако его наиболее впечатляющим достижением был результат, достигнутый на турнире в Гастингсе 1895 г., где лишь волею случая он не получил первый приз, который вполне заслужил своей мощной игрой. После наивысших достижений в 1895 - 1896 гг. уровень его результатов постепенно снижается. Хотя ему и удалось завоевать первый приз в 1903 г. в Венском гамбитном турнире, но это был в сущности не турнир, а скорее лишь шахматное представление, в котором конкуренты Чигорина с самого начала были в худшем положении, поскольку он до тонкостей знал гамбитные начала. Гениальные шахматные партии Чигорина и его блестящие комбинации доставили многим тысячам шахматистов такую эстетическую радость, какую может дать лишь подлинный художник; и еще тысячи и тысячи получат эту радость в будущем. Он был "только" шахматистом и из любви к шахматам поступился своей служебной карьерой чиновника. Было бы в интересах рода человеческого, если бы он остался колесиком в гигантском механизме русского государства? Вряд ли! А на 64 шахматных полях он был великим художником, русским мастером раr ехсеllеnсе, который в течение десятков лет с блеском представлял свое отечество на международных соревнованиях. Его страна в трауре, и вместе с ней в трауре бесчисленные шахматные общины во всем мире, которые будут хранить о нем благодарную, исполненную уважения память за то огромное духовное наслаждение, которое он принес шахматному миру. ПИЛЬСБЕРИ (1906)Прошло около десяти лет с тех пор, как он метеором ворвался в мир больших шахмат. Как homо novus принял он участие в большом шахматном турнире в Гастингсе в 1895 г. и в блестящем стиле одержал ошеломляющую победу над всеми корифеями шахматного искусства, которые в полном составе были там собраны. И этим была сотворена его счастливая судьба. Его соотечественники встретили его с энтузиазмом, и он был повсеместно признан новым шахматным гением. И затем последовали почти непрерывной чередой, один за другим блестящие турнирные успехи. Однако до высот своей первой победы он уже больше никогда не взлетал, хотя всегда был в числе призеров турниров высшего уровня. Его манера игры имела очень много специфически американских черт, и главной из них была беспримерная энергия, способная буквально нагнать страх на всех противников, включая самых сильных. По мнению Блессе, его игра не была подвержена внешнему влиянию, ему было чуждо научное глубокомыслие, которое немецкие мастера и даже дилетанты кладут в основу своего понимания шахмат. Его игра прежде всего практична, отсюда и стабильность его успехов, поставившая его вровень с сильнейшими шахматистами своего времени. Он не пытался проявить себя на поприще шахматной литературы, и в этом схож со своим знаменитым соотечественником Полом Морфи. Вообще у этих двух шахматистов много общего и в судьбе, и в творчестве. Полвека прошло с той поры, когда Морфи также блеснул метеором и, победив всех противников, спустя лишь несколько лет погрузился в пучину душевного мрака. В одной из областей шахмат Пильсбери добился действительно невероятного, вознеся возможности человека до рекордной отметки. Речь идет о так называемой игре вслепую, без доски и фигур. Без малого 100 лет тому назад великий французский мастер Филидор вызвал удивление своим умением играть три партии вслепую одновременно. Позднее мастера играли вслепую 8-12 партий одновременно, а знаменитый Цукерторт даже 16 партий. Однако в 1902 г. на шахматном конгрессе в Ганновере Пильсбери играл вслепую одновременно ни больше, ни меньше как 21 партию! Если представить себе, как было бы трудно одновременно диктовать 3 или 8 писем, или тем более 21 письмо, то можно понять, что значит одержать победу над 21 сильным противником, не видя ни доски, ни фигур, и при этом, следовательно, рассчитывать в голове осложнения на 21 доске! Но какому же нечеловеческому напряжению подвергается при этом головной мозг! Уже тогда сведущие люди настоятельно советовали мастеру воздерживаться от подобных выступлений, так как он тем самым разрушает себя. В следующем году, когда он в ходе турне по Германии (где повсюду играл вслепую) посетил Нюренберг, мы отказались от подобного мероприятия, поскольку не хотели стать соучастниками этого преступления. Постигшее его год назад душевное заболевание было уже давно повсеместно предсказано, но без должного основания. Само по себе перенапряжение вообще не может быть причиной душевной болезни и, в частности, той, которая сломила Пильсбери, - прогрессивного паралича. Эта болезнь всегда развивается в организме, ослабленном общим заболеванием. Если такая основа в организме уже подготовлена, то какой-либо повод, например травма головы, обрушивает на человека это страшное заболевание, неизменно влекущее за собой смерть. Таким провоцирующим поводом может, конечно, быть и умственное перенапряжение, но истинной причиной всегда является потрясение, которое претерпел организм в результате предшествовавшего заболевания. Я полагаю, что как раз в связи с Пильсбери газеты неоднократно без должного основания писали об опасности игры в шахматы. Здоровым людям игра в шахматы, как и любая умственная деятельность, не опасна, в то время как люди, предрасположенные к таким заболеваниям, по любому поводу становятся душевнобольными. Чтобы рассеять предубеждение об опасности игры в шахматы, представляется целесообразным подробнее исследовать причины душевных расстройств шахматистов, заболевших за последние 25 лет. Я ограничиваю свое исследование именно этими случаями, поскольку о них хорошо осведомлен и поэтому могу вынести о них суждение, заслуживающее доверия. В указанный выше период времени душевнобольными, помимо Пильсбери, были лишь три шахматиста с именем - лейпцигский мастер Минквиц, русский мастер немецкого происхождения Шифферс и чемпион мира Стейниц. В случае с Минквицем шахматы не имеют ни малейшего отношения к его болезни, которую, как я полагаю, следует признать "первичным галлюцинаторным сумасшествием". У Минквица была столь тяжелая наследственность, что при любой профессии он не избежал бы душевного заболевания. О его отце, профессоре лейпцигского университета, рассказывали (причем отнюдь не как анекдот), что он частенько твердил своим коллегам: "Есть лишь три выдающихся немецких поэта: Гете, Шиллер, а назвать третьего мешает мне моя скромность". В то время Пауль Линдау все еще ревностно охотился за стихами воскресных поэтов и любил публиковать свои находки на потеху публике. Однажды он принялся за эпос Минквица "Освободительная война" и процитировал отрывок с описанием битвы под Лейпцигом: "Наполеон был желт, словно лимон, Каждый мог видеть, что болен он". При этом мы можем совершенно спокойно вычеркнуть шахматы из этологии душевной болезни Минквица. Вне всякого сомнения, шахматы повредили ему куда меньше, чем алкоголь, к которому он был крепко привержен. Петербуржец Шифферс был всесторонне образованным высокоинтеллигентным человеком, с превосходным чувством юмора, с талантом занимательного собеседника, любезным в общении, но - как поется в студенческой песне: "Парень во всем хорош беспримерно, одна лишь беда, что пьет он безмерно". К сожалению, он делал это последовательно и систематически, и нет ничего удивительного в том, что несколько раз он попадал в сумасшедший дом и каждый раз после выхода оттуда рано или поздно наступал рецидив. Его болезнью был алкогольный психоз, и к шахматам это не имеет ни малейшего отношения. Никогда он чересчур не напрягался в шахматах, а играл в турнирах лишь, так сказать, соn аmоrе, не придавая им никакого значения. Тем не менее он добивался, как известно, отличных успехов. Его обаятельная личность оставит у всех, кто его знал, самые приятные воспоминания. Слабости свойственны каждому, и каждый рано или поздно должен умереть, этот от одной болезни, а тот - от другой, по существу же все мы умираем от одного - от того, что живем! Знаменитый Стейниц, который в течение свыше тридцати лет, бесспорно, был сильнейшим шахматистом мира, после своего второго матча с Ласкером (Москва, 1896) заболел; ему было тогда 60 лет. Газеты уже сообщили о его смерти, а я сочинил весьма обширный некролог (опубликованный мной в Deutsche Schachzeitung), в котором отдал должное его великим заслугам перед шахматным миром. Однако, подумать только, Стейниц не внял ни газетам, ни некрологам, а предпочел выздороветь. Спустя два года, в 1898 г., он принял участие в большом турнире, состоявшемся в Вене, и внешне был абсолютно здоров. Там я показал ему составленный мной некролог. Он прочел его с интересом и остался весьма доволен тем, что его заслуги были отмечены со столь большой теплотой. А еще через год болезнь дала рецидив, и вскоре он умер. Диагноз: прогрессивный паралич. Причина: общее, возможно, наследственное заболевание. Сведущими людьми оно распознается по специфической деформации носа, который при этом выглядит так, как будто его в последний момент быстро залечили, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение. Во всяком случае ни шахматы, ни связанное с ними умственное напряжение не являются причиной его болезни. Однако вполне возможно, что постигшее его разочарование после поражения во втором матче с Ласкером дало повод для обострения болезни. Печаль и горе, утрата, несбывшиеся надежды составляют серьезную основу возникновения душевной болезни, в особенности паралича. Но намного ли разумнее жить согласно учению греческого философа Эпиктета, который вполне серьезно давал следующий мудрый совет: "Ты можешь оставаться непобедимым; тебе следует лишь никогда не ввязываться в борьбу, победить в которой не в твоих силах". Эпиктет был рабом (и это служит ему оправданием), а рабу вполне допустимо исповедовать подобную мораль. Тот же, кто не рожден рабом, не является им по своему характеру, всегда предпочтет возможность вступить в непредсказуемую борьбу (а исход подлинной борьбы всегда непредсказуем), чтобы познать радость победы, даже если это может обернуться для него отчаянием после понесенного поражения. Первые серьезные признаки заболевания у Пильсбери стали заметны в 1904 г. после турнира в Кембридж-Спрингсе, где он впервые в большом турнире остался без приза и был вынужден следить за сверкающим восходом звезды своего соперника - Маршалла. Вероятнее всего, однако, неудача в этом турнире была уже следствием пребывавшей пока в латентном состоянии болезни, которая затем все более и более усиливалась, пока вскоре не сломила его окончательно. Шахматная карьера Пильсбери была блестящей, но короткой - она длилась менее 10 лет. Но его партии, естественно, остались в записи, и они радовали и еще долго будут радовать подлинных друзей шахмат. Тем самым его имя увековечено в анналах искусства шахматной игры. У его гроба вместе с вдовой в трауре стоит весь шахматный мир. У него были соперники и противники, но не было ни одного врага - единственный упрек, который я могу ему высказать. Перевод и публикация А.ФИГНЕРА. * "О мертвых [говорят] либо хорошее, либо ничего". ** На Западе в те годы было распространено мнение, что время чемпионства Стейница следует исчислять не с его победы над Цукертортом, а с года матча с Андерсеном (Лондон, 1866), закончившегося со счетом +8 - 6 в пользу Стейница. И в наше время это мнение подчас разделяется: "Состязание между Андерсеном и Стейницем считается неофициальным матчем на мировое первенство" (Я. И. Нейштадт "Первый чемпион мира", ФиС, 1971). *** Читатель, вероятно, уже заметил, что Тарраш охотно прибегает к трогательному образу героини драмы Ибсена. В этой книге он упоминает о ней дважды - оба раза в связи с наивной надеждой Маршалла, что чудо может спасти его безнадежно проигранную партию. **** Персонаж "Илиады" Гомера. Аякс олицетворял силу и благородство, Терзит - безобразие и наглость. |