| ИМЯ |
|
ВСЯ 75 ЛЕТ |
 |
|
Жизнь человека — шахматная партия. Этими словами Сервантеса начинал я пять лет назад статью в «64» по поводу 70-летия Ефима Геллера. Что ж, сравнение такое и правомочно, и поэтично, и предельно образно: наверное, великий писатель-провидец иначе сказать и не мог. Но если с высот поэзии опуститься на нашу грешную землю, то жизнь, скорее всего, — это бесконечная череда экзаменов. На профессиональную пригодность, человеческую порядочность, верность, отзывчивость. На умение не только получать, но и отдавать, даже жертвовать, если хотите. Экзаменов перед друзьями и недругами, женой с сыном, родителями, перед самим собой — о Боге я уж не говорю. Получать здесь сплошные пятерки — не дано никому: еще не родился человек, скрупулезно следующий — при всех их внешней простоте — 10 заповедям Моисея и Нагорной проповеди Христа. Важно другое: с каким «средним баллом» завершает человек свой земной путь, чем запомнится, что, наконец, оставил после себя. Геллера в этом плане упрекать не за что. Разумеется, он был вполне земным, и множество плюсов в сложнейшем его характере нет-нет да перемежались знаками противоположного свойства. Почревоугодничать любил, еще как. Порой улыбался человеку, которого — по его же собственным словам — просто презирал. Повышенная мнительность — тоже имела место, как и большая психологическая зависимость от тех, кому доверял. «Петрович, вы знаете, что проиграли турнир еще до его начала, после ваших эмоций в разговоре с...?», — спросил я его на обратном пути из Пальма-де-Мальорки. «Знаю», — ответил он односложно, и такая гамма чувств была заложена в это короткое слово, что продолжать разговор я не решился, да и нужды в том уже не было. Таких «минусиков» наберется в его бытие, видимо, не так мало. Только в индульгенциях Ефим Петрович не нуждался ни при жизни, ни, тем более, сейчас. Все это по большому счету мелочи, сопровождавшие слабой, известной только близким людям тенью его поистине исполинскую шахматную фигуру. Написал эту строку и тут же хочу возразить самому себе. Да, фигуру, но не только шахматную. Древняя наша игра просто стала той ареной, на которой раскрылось дарование этого человека, хотя, видит Бог, был Геллер явлением гораздо более заметным. Много ли вы знаете баскетболистов ростом примерно в 170 сантиметров, которые продвинулись бы за рамки дворовой или школьной команды? Геллер продвинулся — до игрока студенческой сборной Одессы и Украины. И дальнейший путь ему заказали только шахматы. За счет чего сумел он, смолоду плотный и вроде бы не столь быстрый, так заиграть — неясно. Ум? Да, безусловно. Характер? Конечно. А, может, что-то иное, точного определения не имеющее... А университет, законченный с отличием... После трех фронтовых лет — семнадцатилетним Геллер уже готовил к боевым вылетам самолеты — резонно было и погулять, и отдохнуть, а если и учиться, то вполглаза и вполуха, что, к слову, очень многие и делали. Ничего подобного: экзамены в университете служили для Геллера как бы своеобразной разминкой. Строго говоря, в жизни ему нужно было совсем не так уж много. Комфорт — минимальный, одежда — любая. Вот разве что поесть, да машина, чтобы не быть прикованным к месту и далекому от идеала общественному транспорту. Квартиры менял — помните Ильфа с Петровым? — «волею пославшей мя жены». Вот она, балерина Оксана Георгиевна, и сын Саша, — это было солнышко в окошке. Их он любил гораздо больше, нежели самого себя. Но без шахмат нам в рассказе о Геллере, естественно, не обойтись. Тут мы знаем его и больше, и глубже. В первую очередь не потому, что он десятки лет находился среди лучших шахматистов мира, но потому, что был редкостным творцом в шахматах. Не задумываясь, делают сейчас и мастера, и гроссмейстеры ход ug1-h1 в сицилианской защите, а ведь «открыл» его Геллер. И в испанской, и в староиндийской, и в ферзевом предлагал он не отдельные ходы, а стратегические схемы, идеи. Не все его мысли были обнародованы. В анализах разных индийских дебютов, в тех же «испанке» и «сицилианке» он находил варианты, публиковать которые отказывался. «Отложим», — говорил Петрович, и это значило: кто-то из его соперников, краснея и бледнея, будет подолгу думать, как парировать очередной неприятный сюрприз. Только вот годы ушли, а потом и вообще кончились, и многое найденное ушло вместе с ним. Какой смысл вспоминать здесь его громкие победы, триумф в партиях с чемпионами мира — против них Геллер играл особенно свежо и глубоко — и вторично завоеванный титул чемпиона СССР — через 24 (!) года после первой своей такой же виктории и в возрасте почти 55 лет! Никому из наших корифеев столь своеобразный рекорд не покорялся, и навсегда я запомнил сдержанно торжествующий облик Петровича в заключительном своем интервью в Минске под конец 1979 года. Редкостно достойно вел он себя, хотя в том первенстве ему противостояли еще полные сил «старые шахматные волки» во главе с Талем, и молодая «стая» — Каспаров, Юсупов, Балашов, Ваганян... И при том — никакой самоуверенности. Уже не в роли экзаменуемого, но как профессор шахмат он не уставал повторять — когда его, разумеется, спрашивали, — что главная беда настигает человека тогда, когда, почивая на лаврах, он начинает чуть меньше работать и чуть слабее стремиться к победе. И еще один экзамен, очень трудный для шахматистов, которые по природе самой Игры предельно индивидуалистичны, Геллер выдержал с блеском — испытание командной борьбой. Все знают: есть очень сильные игроки, которые просто не умеют, не могут блистать в составе коллектива, когда надо полностью отрешиться от выгод и невыгод собственного положения на доске, когда недостаточно просто класть добытые очки в общую копилку. Не место здесь и не время формулировать те принципы, излагать те требования, которые предъявляет командная игра каждому, кто в ней участвует: и в безнадежной позиции порой надо продолжать сопротивление, недостойное в принципе шахматистов высокого уровня, и белыми нельзя соглашаться на ничью в равной позиции, а иногда и черными — тоже... Для Геллера все это было столь же естественно и очевидно, как для Моцарта, по Пушкину, простая гамма. Вспоминаю: «Как и всякому шахматисту, мне приходилось по различным причинам отказываться от некоторых соревнований, в том числе и от чемпионатов страны. Но ни разу в жизни я не отказался и не откажусь ни от одного командного турнира любого (да-да, любого! — Я.Д.) ранга. Дело не в том, что меня можно причислить к так называемым «командным бойцам»... Просто любая команда — будь то сборная военного округа, спортобщества, республики или страны — приглашает в свой состав лишь тех, кто ей действительно нужен, и отказаться — значит поставить под удар целый коллектив. Вот и существует чувство долга перед теми, в чьих рядах состоишь, с кем вместе занимаешься, живешь, играешь в шахматы». Это, как вы догадались, — из Геллера. Не надо воспринимать это как проявление того самого коллективизма, который десятилетиями настойчиво вдалбливала во всех нас правящая идеология. У нее слова то и дело расходились с делами, у Геллера — нет, и высказанное им, если хотите, просто философия порядочного человека (нет резона выискивать в его жизни единичные поступки иного толка, глобальной «оценки позиции» они все равно поколебать не могут). А сколько десятков раз Геллер играл в команде «и за того парня». Хрестоматийной стала уже история о фантастической ничьей в «партии престижа» между тогдашним чемпионом мира Михаилом Ботвинником и американцем (то есть априори идейным противником — по трактовке Советской власти) Робертом Фишером на Олимпиаде 1962 года в Болгарии, на Золотых Песках. Тогда в отложенной позиции, где никто не сомневался в поражении чемпиона, Геллер глубокой ночью нашел идею, оказавшуюся ни много ни мало, как словом в теории ладейных эндшпилей, вроде бы детальнейшим образом исследованных такими титанами, как Рубинштейн, Смыслов, Файн, Левенфиш... По трактовке Геллера, две разрозненные пешки могли нести в себе не меньшую силу, чем две связанные проходные. И в таких делах избыточно честный Ботвинник при комментировании партии назвал подсказанную ему идею замечательной и снабдил ход, ведущий к предложенной Геллером позиции, двумя восклицательными знаками. К слову, сам Петрович на той Олимпиаде показал «просто» абсолютно лучший результат... Или, к примеру, одно из командных первенств СССР, где армейцы, ведомые Геллером, впервые стали чемпионами страны. Не только потому, что в турнире первых досок он опередил пятерых (!) чемпионов мира разных лет — Ботвинника, Смыслова, Таля, Петросяна, Спасского, а заодно и Кереса со Штейном, но и потому, что успевал — и находил силы! — готовить других членов своей команды к теоретическим дуэлям, анализировал ночами их отложенные партии. Ни в одном из своих воспоминаний мой друг Эдуард Гуфельд не рассказывал о том, как шло его доигрывание партии с Янисом Клованом из «Даугавы». Она была прервана в такой позиции:  Белые записали очевидный ход 42.Rd7+ и начался анализ этой, прямо скажем, нестандартной и очень сложной ситуации. После многочасовой работы все сошлись на том, что после 42…Kf8 белым в связи с угрозой мата надо довольствоваться вечным шахом. Только вот наутро улыбающийся Геллер зашел в гостиничный номер к Гуфельду и молча сделал на доске ход 43.Bf4!!, после которого черным можно сдаваться: на 43...ef они остаются без ладьи - 44.Rd8+ Ke7 45.Re8+ Kd6 46.Rd1+ Rcd3 47.R:d3+ R:d3 48.Rd8+. А в случае 43...B:g1 44.Rf7+ Kg8 45.Re7 решает угроза мата на е8, а контратака черных, связанная с шахом на g3, отражена слоном. При доигрывании Клован в ответ на 43-й ход белых задумался почти на час, избрал 43...Rhd3 и после 44.R:d3 R:d3 45.Rh1 Ke7 (белый слон пока неприкосновенен из-за потери ладьи) 46.Rh8 сдался. Можно, конечно, просто восхититься - в который раз! - тактической зоркостью Геллера. Можно подумать и о том, насколько глубоко чувствовал он позицию, чтобы «заподозрить» наличие в ней чего-то особенного и согласиться на бессонную ночь ради поиска Истины. Но можно и нужно вспомнить, что все это делалось не ради себя, но ради команды... И сплошным экзаменом стали для него последние годы жизни. Уходили друзья, как правило - неожиданно и оттого особо страшно. Когда умер один из них, Геллер, философски относившийся к самым разным проявлениям бытия, просто плакал. Мне об этом рассказала его жена Оксана - слава Богу, самому видеть такую картину не довелось. Но я видел его в клинике после трудной и, видимо, не идеально сделанной операции: он держался так, как немногие мужики сумели бы. Конечно, муки физические и душевные в чем-то изменили Петровича, зациклили, так сказать, на самом себе и своих проблемах. Увы, природу таких изменений я, например, понял позже, чем следовало бы... Но опять-таки: что значат эти эпизоды по сравнению со всей «шахматной партией», со всей «одиссеей», со всей «экзаменационной сессией» Ефима Петровича. ...В эти мартовские дни, когда ему должно было - обязательно было! - исполниться 75, шахматисты России и других стран играли в Москве на Мемориале Геллера... Яков ДАМСКИЙ |
В библиотеку