| ВСТРЕЧИ |
Гарри |
ВРЕМЯ ПЕРЕБОРЕТ КОГО УГОДНО |
 |
|
ВО ВСЕМ МНЕ ХОЧЕТСЯ ДОЙТИ ДО САМОЙ СУТИ... Предлагаем вашему вниманию фрагменты беседы Гарри Каспарова со студентами Санкт-Петербургского Гуманитарного Университета Профсоюзов (полную версию можно найти на сайте «Клуба Каспарова», www.clubkasparov.ru). Вел встречу ректор университета Александр Сергеевич Запесоцкий. А.З. Примерно десяток записок с вопросами: что же такое шахматы — спорт, искусство, наука, игра?.. Г.К. Наверное, шахматы тем и хороши, что точного ответа на этот вопрос не существует. Потому-то они и сохранились до нашего времени и останутся в компьютерную эпоху. Каждый может трактовать их по-своему, в том числе и научные работники. Это действительно важно, ибо сейчас именно научный подход к подготовке в шахматах приобретает колоссальное значение. Но все же шахматы, в первую очередь, — это спорт. Потому что всех вас интересует, кто выиграл и кто проиграл. Если выиграл, то многое списывается… Но мне кажется, что сама по себе идея только выигрывать непродуктивна, если она не подкрепляется желанием бороться по-настоящему и создавать что-то красивое. С другой стороны, замкнувшись на создании шедевров, нельзя постоянно выигрывать… Для меня все эти компоненты давно слились в единое целое. Пока есть желание работать, находить что-то новое и играть прекрасные партии, я продолжаю выигрывать. То есть я уже не в состоянии разбить шахматы на какие-либо составные части. А.З. (читает записку) Являются ли шахматы доказательством превосходства мужского интеллекта над женским? Г.К. Ну, не знаю… Если смотреть результаты, то можно прийти к вполне определенному выводу. В первой сотне шахматистов лишь одна женщина — Юдит Полгар (она была даже в первой десятке, а сейчас где-то 21-я). На самом деле этот вопрос не только шахматный — возьмите другие творческие сферы. Архитектуру, например, — какой там процент женщин? А.З. Можно ли это так понять, что женщины любят нас от недостатка ума? (Смех в зале) Г.К. Нет, шахматы — это все-таки экстремальная игра, требующая чудовищного напряжения, желания постоянно побеждать. Это менталитет, который складывался столетиями у мужской, воинственной части населения. И всего за 20-30 лет эмансипации женщин изменить их нацеленность на результат попросту невозможно. Требуется еще какое-то время (20, 30 или 40 лет), и мы получим достаточное количество информации, чтобы понять реальную разницу между мужским и женским интеллектом. А.З. Какое поражение в шахматах было для вас самым тяжелым? Г.К. Я проиграл один поединок — с Deep Blue. Причем меня травмировало не столько само поражение, сколько моя собственная безалаберность перед матчем. Когда еще было возможно настоять на жесткой проверке компьютера, а я этого не сделал. Поражение, вызванное собственной расслабленностью, произвело на меня гнетущее впечатление, и потребовалось довольно продолжительное время, пока я пришел в себя. И я могу гордиться тем, что после такого поражения в 97-м, в 34 года, я сумел перестроиться и начать через год снова выигрывать все турниры. А.З. Согласны ли вы со словами Алехина: «Я не играю — я борюсь»? Г.К. В общем-то да. Потому что в моем положении надо не просто играть, а выигрывать. На чемпиона мира каждая победа накладывает определенные дополнительные обязательства, поэтому всегда нужно бороться. И даже находясь не в лучшей форме, я все равно считаю себя обязанным играть с полной отдачей. Мне кажется, это необходимо не только для поддержания реноме, но и в целом для шахмат, потому что если чемпион мира перестанет бороться, перестанет вкладывать в шахматы энергию, это скажется негативно на всей игре. А.З. Как вы относитесь к стоклеточным шахматам? Г.К. Сейчас появляется довольно много новых версий шахмат. Я тут видел недавно одну из таких игр — ее начинает выпускать в Америке фирма «Хайсборо» (крупный производитель игрушек). Там не 100, а даже 104 клетки: еще четыре по углам… В новых шахматах бывают очень интересные геометрические проблемы (например, две ладьи не заматуют одинокого короля, если он спрячется в угловой клетке)… Это всё попытки сбросить компьютерное влияние: увеличение доски убивает шахматную теорию дебютов и затрудняет компьютеру нормальную игру. Потому что самые большие трудности машина испытывает при решении стратегических проблем, а в начале партии их очень много… Это как бы «наш ответ Керзону»: ответ Человека на вызов Машины. Но я не думаю, что в ближайшее время возникнет нужда в таких шахматах, хотя они и будут развиваться. Мне кажется, они все-таки чересчур сложны и человеческий мозг будет охватывать их с трудом. А.З. Владимир Набоков, знавший толк в шахматах, написавший даже роман о шахматисте, писал еще и шахматные сонеты. Согласны ли вы с его стихами: «Движенье рифм и танцовщиц крылатых есть в шахматной задаче»? Г.К. Многие великие люди играли в шахматы и, конечно, как-то выражали свое отношение к шахматам. Хотя должен заметить, что «Защита Лужина», мне кажется, все-таки сыграла отрицательную роль в формировании этакого безумного образа шахматистов. Да, действительно, были и Пол Морфи, и (в конце жизни) Стейниц, и Рубинштейн, и Фишер… Это все из того образа. Но как раз великие произведения искусства (скажем, «Шахматная новелла» Цвейга и «Защита Лужина» Набокова) и создали тот стереотип, с которым мне приходится сейчас бороться. Потому что шахматисты бывают разные, как вы сами видите. Но великая литература — это то, с чем спорить довольно сложно. Набоков выразил свое мнение, хотя я предпочел бы, чтобы шахматы больше ассоциировались не с «Защитой Лужина», а с образами, созданными им в стихах… А.З. Кстати, о стихах: не могли бы вы прочесть свои любимые строки? Г.К. Ну… Чтобы моменту соответствовало: А.З. (из-под груды записок) Верите ли вы в переселение душ и в жизнь после смерти? Г.К. Как вы понимаете, я очень терпимо отношусь к любым теориям. И эта тоже имеет право на существование, хотя меня она совершенно не затрагивает. А.З. Но вы верите в свою жизнь после смерти? Г.К. Да нет, пожалуй. Вообще, сама идея переселения душ, наверное, появилась как реакция человечества на наше очень краткое пребывание на этой бренной земле. Мы все-таки действительно не хотим соглашаться с этим, хотим верить, что придем к чему-то очень длинному… У меня нет такой нужды, потому что я живу полной жизнью. Я прожил уже 37 лет, и жизнь моя насыщенна. И если мне отпущено еще столько же, надеюсь, еще многое успею сделать. Думать о том, что случится потом, у меня, честно говоря, просто нет времени. А кроме того, я не располагаю никакой информацией о том, что будет в 50-м году… А.З. Как вы тренировали свою память? Г.К. Никак. Наверное, это возможно, но мне было не нужно. Единственное, если это можно назвать тренировкой, — когда мне было 12-14 лет, мама всегда просила, чтобы я выучил наизусть какую-нибудь поэму Пушкина или Лермонтова. Это была своего рода репетиция… С годами человеческий мозг, в отличие от магнитофонной ленты, постепенно стирает сам хранящуюся информацию, заменяя ее новой и зачастую, к сожалению, гораздо менее интересной. Вопрос из зала. Как долго вы будете первым шахматистом мира? Г.К. Я отдаю себе отчет в том, что могу бороться с любым соперником, кроме времени. В конце концов время переборет кого угодно на этом свете. Я все-таки надеюсь сохранять звание чемпиона еще 4-5 лет. Я даже взял обязательство: мой сын должен увидеть меня играющим матч на первенство мира и понять, что происходит на доске! А для этого как раз 4-5 лет и потребуется. Так что надо бороться за это звание, чтобы сдержать обещание. Вопрос из зала. Чем вы занимаетесь, кроме игры и подготовки? Г.К. Одна из ключевых задач, которую я сейчас решаю, — введение шахмат в систему образования. Предпринимались усилия на протяжении последних десяти лет. К сожалению, во всем мире существует такой миф, что в Советском Союзе шахматы были частью школьного образования. Потому что представить себе, что в стране столько гроссмейстеров при отсутствии обязательных школьных занятий, было невозможно. Да, были прекрасные шахматные школы, но в общеобразовательную систему они не входили. А я хотел и хочу, чтобы шахматы стали частью регулярного школьного образования. Сейчас мы проводим первые, пилотные уроки в Израиле. Министерство образования открыло бюджетное финансирование, очень ограниченное (остальные деньги мы сами собираем), но в принципе этот проект там идет. Я думаю, что и в Исландии, стране с самыми развитыми шахматными традициями, мы тоже добьемся успеха. Потом, естественно, Соединенные Штаты Америки… И везде — параллельный процесс компьютеризации шахмат. Мы надеемся с помощью уже довольно большой компании «Kasparov Chess Online», управляющей нашим интернетовским сайтом (и имеющей офисы в Нью-Йорке, Израиле и Москве), раздвинуть границы шахматного мира. Это довольно тяжелая работа, но, с другой стороны, шахматы идеально соответствуют этому новому компьютерному восприятию мира. То есть пока моя работа сосредоточена на том, чтобы продвинуть шахматы на новый уровень… Вопрос из зала. Не мешало ли вам как шахматисту увлечение политикой? Г.К. Конечно, мешало! Наверное, я просто задержался на политической арене… Но я считаю, что мое участие в политической жизни в 89-91-м годах было просто необходимым. Чемпион мира по шахматам был в Советском Союзе фигурой значимой, и я не мог оставаться в стороне от происходящего: как человек, имевший опыт борьбы с системой, я просто обязан был через это пройти. Другое дело, когда романтический период кончился и начался период формирования новой власти, для меня там места не осталось. Я начал путаться под ногами и, к сожалению, поздно понял, что всем мешаю. Эта задержка привела к падению результатов в 96-м году. В начале 97-го я сказал: все, до свидания! Политика оказалась наименее эффективной сферой приложения моего интеллекта. Вопрос из зала. Считаете ли вы себя человеком элиты? Г.К. Наверное, по большому счету я туда должен входить, хотя если вести речь о российской элите, то я предпочел бы остаться в стороне. Вопрос из зала. Вы ощущаете себя чемпионом, а кем еще? Г.К. Во-первых, чемпионом я себя не ощущаю: через 15 лет все чувства стираются… Для меня главное — чувствовать себя полным сил и двигаться вперед. Все остальное приложится! |
В библиотеку