СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

Abstract

Reflection of Human Health and Fitness in
L. N. Tolstoy’s Work

(to 170 years of birthday)

Yu. A. Talalayev,
Ph. D., lecturer

Siberian state academy of physical culture, Omsk

Key words: L. N. Tolstoy, creation legacy, physical culture, sport, new interpretations.

The aim of this study was to analyse the evolution of L. N. Tolstoy ideas about the physical culture and sport and their role in human personality’s improvement.

The author corrects the traditional notions about L. N. Tolstoy as the consecutive in words and in deeds enthusiast of the physical culture. But that evolution of the Russian Idea Genius’s views on the self-value and the syncreteness of physical and moral development and health in man just represents the special interests for the history of physical culture and the pedagogical science in a whole.

ОТРАЖЕНИЕ ВОПРОСОВ ФИЗИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕКА
В ТВОРЧЕСТВЕ Л.Н. ТОЛСТОГО

(к 170-летию со дня рождения)

Член Международного совета истории физического воспитания и спорта, кандидат педагогических наук, доцент Ю.А. Талалаев, Омск

Ключевые слова: Л.Н. Толстой, творческое наследие, физическая культура, спорт, новые трактовки.

Трудно найти такую область гуманистического знания, общественных интересов, которые бы теми или иными сторонами не нашли бы своего отражения в творческом наследии Л.Н. Толстого - великого русского писателя и мыслителя. Это в полной мере относится и к такой широкомасштабной сфере общечеловеческих интересов, как проблема физического развития, здоровья и активного долголетия человека. Творчество Л.Н. Толстого представляет собой уникальное явление русской, да, пожалуй, всей мировой литературы: во всех жанрах - беллетристике, публицистике, эпистолярном наследии - в том или ином контексте он последовательно и многогранно обращается к этой актуальной теме. Важность данной стороны творчества Толстого увеличивается в связи с тем обстоятельством, что его философские, моральные, эстетические, педагогические взгляды получили всемирное распространение и обрели многочисленных последователей, а личность писателя - образец для подражания.

Характерно, что тема физического развития личности человека не находится у Толстого в прямой связи с вопросами физической культуры как таковыми. Но главное состоит в том, что в творчестве писателя вопросы физической дееспособности, телесного и вкупе с ним нравственного здоровья человека органично соединяются с глубинными социально-экономическими, этико-эстетическими, философскими проблемами. Они волновали Толстого как в личной жизни, будучи неотъемлемым компонентом самосовершенствования, так и в общественной жизни - в широком социальном аспекте: от самых "высших" слоев общества, к которым генетически принадлежал писатель, до самых "низов" - трудящейся сельской и городской массы. Следовательно, эта сторона творчества гениального писателя и мыслителя представляет интерес как под концептуальным углом зрения, так и в широком познавательном значении - в отношении характерных черт и подробностей жизни и быта людей судьбоносного в истории России времени: от середины XIX и до первого десятилетия ХХ века, отраженного в творчестве человека, чье имя стоит одним из первых не только в российской, но и во всей мировой культуре. Взгляды Толстого на означенную животрепещущую тему изменялись и под влиянием тех внешних перемен его жизни, которые были обусловлены процессами преобразования российского общества в пореформенный период, и, что особенно важно, под влиянием рефлексивных оценок своей жизни, вызванных переломом в миропонимании писателя и пересмотром взглядов на предназначение человека, и переоценкой господствовавших в обществе принципов. Это выкристаллизовалось в конечном счете в религиозно-нравственную систему взглядов, которая вошла в историю общественной мысли как учение Толстого, а его оппонентами была названа "толстовством".

Актуальность такого подхода к обозначенной выше стороне творчества Толстого определяется и тем, что прежде она находила свое отражение преимущественно в фактологическом плане, в мемуарно-биографической литературе [1] или в публицистике, например в содержательных статьях А. Ионова и С.А. Гуревича [2]. Автор же ставит задачу рассмотреть эту тему преимущественно сквозь призму творчества великого писателя в различных его жанрах.

Социальные последствия промышленной революции, свидетелем которой был Толстой, заостряли внимание общества на проблемах будущего человечества, в том числе на возможной эволюции биологической природы человека, значении фактора физической дееспособности и здоровья человека в производственной и общественной жизни. Толстой выступил с критикой входящих в моду футурологических прогнозов о грядущих цивилизациях, в частности относительно биологической деградации человека как следствия успехов машинной индустрии. "Ну входя в разбирательство вопроса о том, - пишет он, - справедливо ли предположение многих ученых и философов нашего времени (Ренана в том числе) о том, что в будущем выработается тип человека с огромной головой и ненужными бессильными членами: un paquet de nerfs (связка нервов - фр.), и что вся материальная работа будет делаться - по одним - машинами, по другим - низшей породой людей, и что для этого сверхчеловека нужно особенно утонченное искусство..."1 [3].

Толстой не приемлет и ницшеанский культ силы. Читая программное сочинение Ф. Ницше "Так говорил Заратустра", он категоричен в его оценке: "...Отрицая все высшие основы человеческой жизни и мысли, он доказывает свою сверхчеловеческую гениальность" (т. 20, с. 142). Толстой скептичен и по поводу утопий, рисующих жизнь людей в преобразованных по социальной науке цивилизациях, когда обедненная в своем биологическом значении природа человека перестанет служить орудием созидания материальных условий жизни, а, пребывая в излишке праздности, будет довольствоваться тем, что "пища, вместо того, чтобы добываться земледелием и скотоводством из земли, будет готовиться в лабораториях химическим путем и что труд человеческий будет почти весь заменен утилизированными силами природы (...). При этом забывается, что питание хлебом, овощами, плодами, выращиваемыми своим трудом на земле, есть самое приятное и здоровое, легкое и естественное питание и что труды упражнений своих мускулов (подчеркнуто мной - Ю.Т.) есть такое же необходимое условие жизни, как окисление крови посредством дыхания" (т. 15, с. 227).

В этом сказалось влияние на Л.Н. Толстого идей великого французского педагога и мыслителя Ж.-Ж. Руссо, в чем он признается в одном из писем: "Руссо был моим учителем с 15-летнего возраста. Руссо и Евангелие - два самые сильные и благотворные влияния на мою жизнь" (т. 18, с. 362). Солидаризуясь с Руссо, Толстой был убежден, что прогресс науки и промышленности не принес большинству людей материального благосостояния, но подорвал здоровье и нравы. "...Что признать благосостоянием: улучшение ли путей сообщения, распространение книгопечатания, освещение улиц газом, расположение домов презрения бедных, бордели и т.п. или первобытное богатство природы - леса, дичь, рыбу, сильное физическое развитие (курсив мой. - Ю.Т.), чистоту нравов и т.п.?" Он обрушивает свое негодование на то, чем "...можно развратить народ и выманить у него последние деньги, т.е. последний труд: таковы прежде всего - водка, пиво, вино, опиум, табак (...) и всякие безделушки" (т. 16, с. 354). Но Толстой предупреждает от попытки идентифицировать его взгляды на коренную проблему истории с идеями великого француза: "Меня сравнивают с Руссо. Я много обязан Руссо и люблю его, но есть большая разница, та, что Руссо отрицает всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть рост человечества. Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли это, или дурно. Это есть, - в нем жизнь" (т. 20, с. 217).

Другая важнейшая составляющая взгляда великого писателя на интересующую нас тему - это незыблемое убеждение в действительности волевого самосовершенствования личности.

Идея самосовершенствования овладела Толстым на всю его долгую жизнь. "Теперь, вспоминая то время, - пишет он в "Исповеди", - я вижу ясно, что вера моя - то, что кроме животных инстинктов, двигало моею жизнью, - единственная истинная вера моя в то время (т.е. с 16 лет. - Ю.Т.) была вера в совершенствование. Но в чем было совершенствование и какая была цель его, я бы не мог сказать. Я старался совершенствовать себя умственно, я учился всему, чему мог и на что наталкивала меня жизнь; я старался совершенствовать свою волю - составлял себе правила, которым старался следовать; совершенствовал себя физически всякими упражнениями, изощряя силу и ловкость и всякими лишениями приучая себя к выносливости и терпению. И все это считал совершенствованием..." (т. 16, с. 97). С юношеских лет, когда Толстой только начал размышлять по поводу своей личности, ее самоценности и способах совершенствования, он неизменно соотносил стремление к духовному росту с физическим развитием, причем не средним, а таким, чтобы выделяться и превосходить других. Дневники писателя - самый достоверный источник его юношеских планов и стремлений. Они позволяют проследить, как разрабатывался и выполнялся Толстым план работы над собой по всем направлениям: развитию ума, памяти, воли, крепости тела и духа. План открывают "Правила для развития воли телесной", которые составлялись им в марте - мае 1847 г. Среди правил есть и такое: "7/ Ежели ты что-нибудь делаешь, то напрягай все свои телесные способности на тот предмет, который ты делаешь..." (т. 19, с. 41-42). В качестве главного средства развития "телесных способностей" Толстой выбирает входящую тогда в моду гимнастику.

В знаменитой трилогии "Детство. Отрочество. Юность" содержится ответ и на то, что послужило непосредственным стимулом пристрастия Толстого к гимнастике. "Все учения, занятия мои состояли: в уединенных бессвязных мечтах и размышлениях, в деланиях гимнастики, с тем, чтобы сделаться первым силачем в мире...". Здесь же содержится и самобытная методика: "Буду делать нарочно движения как можно больше, гимнастику каждый день, так что, когда мне будет двадцать пять лет, я буду сильнее Раппо. Первый день буду держать по полпуда "вытянутой рукой" пять минут, на другой день двадцать один фунт, на третий день двадцать два фунта и так далее, так что, наконец, по четыре пуда в каждой руке, и так буду сильнее всех в дворне..." (т. 1, с. 209-210; 214-215). При этом юноша Толстой держится жесткого нравственного императива - никогда не злоупотреблять своей силой, сохранять достоинство. В этом своеобразно переплелись и соединились юношески романтические мечты и представления будущего великого писателя о безусловном авторитете силы и благородства с принципами дворянского семейного воспитания, имеющего целью утвердить превосходство дворянского сословия в общественном мнении. Впоследствии в "Исповеди" Толстой, анализируя молодой период жизни, отмеченный ранним состоянием рефлексии, поисками смысла жизни, не проходит и мимо того ощущения, которое давала ему физическая активность: "Это было то самое время, когда я сам усложнялся и развивался. Мускулы мои росли и укреплялись, память обогащалась, способность мышления и понимания увеличивалась, я рос и развивался, и, чувствуя в себе этот рост, мне естественно было думать, что это-то и есть закон всего мира, в котором я найду разрешение и вопросов моей жизни" (т. 16, с. 112).

Гимнастика стала долгим жизненным спутником Толстого. В его дневниках во множестве разбросаны записи об этом, причем с указанием времени занятий. Например, 11 июня 1855 г.: "Утром занимался легко и с большим удовольствием, но начал поздно и не повторил вечером...". В 1856 г. в Петербурге Толстой уже посещает гимнастические заведения, о чем свидетельствует запись от 13 мая: "Встал в 9. Пошел на гимнастику. Без друзей скучно..." (т. 19, с. 155, 163). Военная служба, на которую вступил Толстой в 1851 г., в том числе во время пребывания в действующей армии на Кавказе, в Чечне, в должности уносного фейерверка одного из орудий, Бесарабии и в Крыму, участвуя в обороне Севастополя, не прерывал занятий гимнастикой. В дневнике 11 июня 1851 г. в Старом Юрте, на Кавказе, он фиксирует свой распорядок дня: "С 9 до 10 купаться и рисовать. С 10 до 12 читать. С 4 до 8 перевод с английского... Продолжать делать гимнастику". 21 марта 1852 г.: "...Не знаю только, когда гимнастику; а это непременно нужно - какое-нибудь упражнение каждый день..." (т. 19, с. 64-65; 85, 87).

В физической активности, в том числе в гимнастике, Толстой видел и действенный противовес чрезмерным сексуальным наклонностям у молодежи. "Телу легко противостоять, воображению же, - пишет он, - которое действует на тело, очень трудно. Средство против как той, так и другой причины есть труд и занятия, как физические - гимнастика, так и моральные - сочинения" (т. 19, с. 83). Но особенно важно для Толстого то следствие регулярной гимнастики, что с ней он непосредственно связывает состояние своего здоровья. В письме из Петербурга к своей тетке Т.А. Ергольской он сообщает: "...Здоровье мое хорошо, чему я обязан, как мне кажется, не столько Шапулинскому (врачу - Ю.Т.), сколько гимнастике, которую я делаю каждый день" (т. 17, с. 136). Любовь к гимнастике Толстой стремился передать и детям.

Толстой - выходец из верхнего, аристократического, круга дворянства, как редко кто другой знал все стороны жизни и интересы этого класса людей, поставленных историей в то время во главе российского общества. Эти знания распространялись и на сферу укоренившихся в этой социальной среде различных форм физической культуры. Избегая абсолютного объективизма, Толстой приходит к такому выводу: "Главная наша беда - это то, что мы завязли в роскоши и праздности физической и оттого в небратских отношениях с людьми" (т. 18, с. 367). Толстой тенденциозен, характеризуя эту сторону дворянского быта, в двух аспектах: когда физкультурные занятия для одних служат лишь внешним украшением быта усадебного дворянства и высокого чиновничества, их эгоистическим заботам о собственном физическом благополучии и способом заполнения праздного времяпровождения; в то время как для других, положительных, представителей этого сословия средством самосовершенствования, гармоничного уравновешивания физических и духовных сил, сближения с условиями и ценностями народного быта - тем самым средством преодоления закоснелой оболочки традиционно материальных интересов в движении к возвышенному человеческому идеалу. Отсюда - то ироничное или острокритическое, разоблачительное отношение к физкультурным и спортивным интересам у первых, и связь с периодами "прозрения", душевного подъема собиранием сил для благих планов - у вторых. Толстой описывает дорогостоящие приготовления поместного дворянства к летнему переезду в деревню, "на природу": "...Разбивают цветники, устраивают крокетграунды, ставят гигантские шаги, шары, отражающие часто оранжереи и т.п. А в деревне, когда "Петровками - голодным постом, когда пища народа - квас, хлеб, лук..." и идет изнурительная страда на покосе трав, отпрыски помещиков, молодые и дети, ничего не делая целый день, "непременно едут на сытых лошадях за полверсты купаться" (т. 16, с. 300-301). Не по случайному течению творческой мысли встреча в романе "Воскресение" князя Д.И. Нехлюдова с крестьянами, которым он хотел отдать землю, происходит на площадке для игры в лаун-теннис, которая становится как бы разделительной межой, придавая этой сцене более яркую социальную окраску. Художником-реалистом выступает Толстой и тогда, когда показывает, что занятиям входящими в моду гимнастике и спорту была не чужда и чиновничья среда. В повести "Смерть Ивана Ильича" примечателен эпизод с обустройством на новой квартире поднимавшегося по служебной лестнице чиновника. Увлекшись работой, он упал, ударившись боком. Жене пояснил: "Я недаром гимнаст. Другой бы убился, а я чуть ударился вот тут..." (т. 12, с. 78). Герой рассказа "После бала" вспоминает о развлечениях в студенческие годы: "Был я очень веселый и бойкий малый, да еще богатый. Был у меня иноходец лихой, катался с гор с барышнями (коньки еще не были в моде), кутил с товарищами" (т. 14, с. 8). Рассказ написан Толстым в 1903 г., когда в России уже блистали имена таких конькобежцев, как А. Паншин, Н. Панин, а с начала 20-го века - Н. Струнников. Но ко времени, к которому относятся описываемые в рассказе события, коньки еще не обрели большой популярности среди городской интеллигенции, и Толстой это выделяет в рассказе.

В художественных образах, близких по духу автору, присутствуют черты, делающие их привлекательными еще и тем, что это люди, наделенные не только способностями духовного превосходства, но и незаурядной телесной силой и выносливостью. Одна из самых колоритных фигур эпопеи "Война и мир" - Пьер Безухов - не только сильный человек богатырского сложения, но обладает еще и специфической выносливостью: неприхотлив к удобствам быта, непритязателен к пище, закален - в октябре с группой плененных французами русских проходит большую часть пути босиком, ночуя под открытым небом. Это и обеспечило ему выживание в плену.

Наделенный рядом автобиографических черт Константин Левин ("Анна Каренина"), чтобы преодолеть в себе чувство унижения и отчаяния, овладеть собой после отказа ему любимой женщины, прибегает к испытанному им средству - физическим упражнениям. "...Другой же голос в душе говорил, что не надо подчиняться происшедшему и что с собой сделать все возможно. И, слушаясь этого голоса, он подошел к углу, где у него стояли две пудовые гири, и стал гимнастически поднимать их, стараясь привести себя в состояние бодрости" (т. 8, с. 114). В романе подробно, с явно выраженным авторским опытом описывается каток с массой любителей этого истинно русского проведения досуга, на котором встречаются герои романа.

Не обольщаясь успехами, которые давало сельскому хозяйству применение новых агротехнических приемов, Левин страстно отдается физическому труду, в особенности такому сугубо крестьянскому, как сенокос. В жизни Левина мышечная крестьянская работа органично соединяется и с другими сильными средствами, дающими ощущение "мышечной радости", - охота, хождение по болоту с утра на 30 верст; не игнорируются и специальные занятия - гимнастика на баррах, игра в лаун-теннис на площадке, называемой "крокер-граундом" (т. 9, с. 176, 190, 192, 199) - образец входящей в обиход физкультурной терминологии. В романе констатируется и то, что по линии земской деятельности в школе была введена гимнастика (т. 8, с. 387). Толстой, зная пристрастие избранного петербургского общества к "умным" и модным темам для светских бесед, не случайно вкладывает в уста другого героя романа - Каренина, присутствовавшего на офицерских скачках, слова, характеризующие отношение общества к спорту: "Опасность в скачках военных, кавалерийских есть необходимое условие скачек. Если Англия может указать в своей истории на самые блестящие кавалерийские дела, то только благодаря тому, что она исторически развила в себе эту силу животных и людей. Спорт, по моему мнению, имеет большое значение, и, как всегда, мы видим самое поверхностное... Безобразный спорт кулачного боя или испанских тореадоров есть признак варварства. Но специализированный спорт есть признак развития" (т. 8, с. 246). Общим предметом интересов между Анной и Вронским также стал... спорт. Причем Вронский советуется с Анной, а не наоборот по "Коннозаводческим и спортсменским вопросам", сведения о которых она черпала из специальных книг и журналов, выписываемых Вронским (т. 9, с. 246). В роковой ссоре этих персонажей опять-таки присутствует человек из мира спорта - учительница плавания шведской королевы (с. 359). В романе "Воскресение", например, в семье Корчагиных, к которым после суда над Масловой пришел Нехлюдов, читатель снова сталкивается с физкультурной темой в аристократической среде: "...Прескучная игра, - сказал Колосов о теннисе, - гораздо веселее была лапта, как мы играли в детстве...". Рассуждения, завершившиеся максимой: "...Ни в чем так не виден характер людей, как в игре" (т. 13, с. 105-106, 107).

В "Послесловии к "Крейцеровой сонате", в которой Толстой поднял острые вопросы нравственного смысла брака и чувственных (сексуальных) отношений между мужчиной и женщиной, эта проблема тесно связывается с тенденциями в воспитании, нравственном иммунитете и физическом развитии молодежи через образ героя повествования: "Работы было много, но и сил было много у Евгения - сил физических и духовных. Ему было двадцать шесть лет, он был среднего роста, сильного сложения, с развитыми гимнастикой мускулами" (т. 12, с. 229).

Исходя из посылки, что для молодых людей "воздержание возможно и менее опасно и вредно для здоровья, чем невоздержание...", Толстой убеждает, что "Для того же, чтобы они могли воздержаться, они должны кроме того, что вести естественный образ жизни: не пить, не объедаться, не есть мяса и не избегать труда (не гимнастики, а утомляющего, не игрушечного труда...". Писатель призывает изменить всю систему воспитания с детства, не изнеживать и не перекармливать детей, чтобы "...перестать воспитывать детей людей, как детей животных, и для воспитания людских детей поставить себе другие цели кроме красивого выхоленного тела" (т. 12, с. 213, 215).

В произведении, беспощадно разоблачающем всю низость и подлость еще не санированного реформами суда присяжных, - "Воскресение" - великий мастер слова акцентирует внимание читателя на отчужденности этого суда от истинных целей правосудия. Средством для этого он избирает и то, что эти люди больше озабочены собой, здоровьем и благополучием своим, нежели делом. Председатель накануне судебного заседания в своем кабинете "...защелкнул дверь, достал из шкафа с бумагами с нижней полки две галтеры (гири) и сделал двадцать движений вверх, вперед, вбок и вниз и потом три раза легко присел, держа галтеры над головой". "Ничто так не поддерживает, как обливание водою и гимнастика", - подумал он, ощупывая левой рукой с золотым кольцом на безымяннике напруженный бицепс правой. Ему еще оставалось сделать мулине (он всегда делал эти движения перед долгим сидением заседания), когда дверь дрогнула..." (т. 13, с. 28).

В отдельных сочинениях Толстого даже внешняя, показная, "спортивность" персонажей выступает как средство сатирической заостренности художественных образов занятых собой деятельных бездельников. В сатирической комедии "Плоды просвещения" Толстой, подчеркивая бесплодность существования одного из помещичьих отпрысков - В.Л. Звездинцева, дополняет образ этого 25-летнего кандидата юридических наук, человека без определенных занятий, тем, что он заполнил свою жизнь суетой в различных обществах - велосипедистов, общества конских ристалищ и общества поощрения борзых собак (т. 11, с. 120).

Толстой в своем творчестве обращается к такой многоплановой, полемической теме, как взаимосвязь искусства и игры, выделяя в них общее и частное, полезное и негативное. Сходство между ними в том, считает он, что и то, и другое имеет общий признак - отсутствие материальной выгоды. Но "Не всякое бесполезное занятие искусство, не всякое искусство непременно бесполезно в материальном смысле: так, например, всякого рода игры - теннис, шахматы, вист - бесполезные в материальном смысле и составляют забаву, но они не искусство", - утверждает Толстой в статье "О том, что называют искусством" (т. 15, с. 387). (Если бы Толстой мог знать, какие громадные деньги обращаются нынче в сфере прежде "бесполезных в материальном смысле" теннисе и шахматах!) Писатель резко ополчается против "...развратного искусства", которое служит главным образом дурным вкусам тех, кто его потребляет от излишеств праздной жизни, чтобы не "...жить так, как живут богатые праздные люди, в особенности женщины, вдали от природы, от животных, в искусственных условиях, с атрофированными или уродливо развитыми гимнастикой мускулами и ослабленной энергией жизни..." (т. 15, с. 202-203). Им Толстой противопоставляет людей, не извращенных ложными идеалами общества, - рабочий народ, детей, у которых "...существует очень определенное представление о том, за что можно почитать и восхвалять людей. И основанием восхваления и возвеличивания людей, по понятиям народа и детей, может быть только или сила физическая: Геркулес, богатыри, завоеватели, или сила нравственная, духовная (...). И то, и другое понятно и народу, и детям. Они понимают, что физическую силу нельзя не уважать, потому что она заставляет уважать себя; нравственную же силу добра неиспорченный человек не может не уважать потому, что к ней влечет его все духовное существо его", - так заключает Толстой свое понимание слитности физической и нравственной силы и их воздействие на внутренний мир человека и общественное сознание (т. 15, с. 202-203).

Рисуя жизнь российского общества во всем ее широком спектре материальных и духовных интересов, в глубоком социальном разрезе, Толстой как истинный художник-реалист и мыслитель не мог не коснуться в той или иной степени вопроса здоровья, физической дееспособности и моральной стойкости человека, поставленного в различные жизненные обстоятельства. Такими стали уже первые произведения писателя - рассказы "Набег", "Рубка леса", "Из кавказских воспоминаний. Разжалованный" и особенно "Севастопольские рассказы", привлекшие внимание читателей широтой и актуальностью поставленных проблем. Военная жизнь, ее походные и боевые тяготы были не только испытанием на прочность солдат, главным образом из крестьянской массы, и офицеров из дворян, но, как это познал писатель на своем личном опыте, сближали их вопреки социальным предрассудкам. И Толстой подмечает тот общий интерес, который сближал их, - любовь к народным играм и развлечениям. Так, он красочно описывает приготовления и игру в городки между офицерами батареи, завершившуюся катанием победителей на спине проигравших "к общему удовольствию и смеху зрителей - офицеров, солдат, денщиков, глядевших на нас из своих палаток" (т. 2, с. 319).

Но особенно сильно сказалось на интересе Толстого к военной теме его участие в обороне Севастополя. Непосредственные впечатления и обобщения, которые он вынес из севастопольской эпопеи, подводят его к сакраментальному выводу, назвав главного ее героя - русский народ. Описывая сражавшихся на берегу матросов (во флот отбор был строже), Толстой выделяет то главное, что позволило российскому войску противостоять более многочисленному и технически лучше оснащенному противнику: "Вглядитесь в лица, в осанки и в движения этих людей: в каждой морщине этого загорелого лица, в каждой мышце, в ширине этих плеч, в толщине этих ног, обутых в громадные сапоги, в каждом движении, спокойном, твердом, неторопливом, видны эти главные черты, составляющие силу русскую, - простоты и упрямства..." (т. 2, с. 106). Но эмоциональные картины героизма защитников Севастополя не скрывали от Толстого кроме военно-технической отсталости России еще и отсталости в таком важном компоненте военной мощи, как качество личного состава. В письме к брату С.Н. Толстому он не без горечи замечает: "Только наше войско может стоять и побеждать (мы еще победим, в этом я убежден) при таких условиях...", и сравнивает: "Надо видеть пленных французов и англичан (особенно последних): это молодец к молодцу, именно морально и физически, народ бравый. Казаки говорят, что даже рубить жалко, и рядом с ними надо видеть нашего какого-нибудь егеря: маленький, вшивый, сморщенный какой-то..." (т. 17, с. 74-75). То, что Толстой в коалиционной армии выделяет англичан, их физическую и волевую подготовку, косвенно подтверждает уже очевидные к тому времени преимущества доминирующей в Великобритании спортивно-игровой системы физического воспитания. В этом же отчетливо прослеживается мысль Толстого об использовании опыта других европейских стран в реформировании русской армии. "У нас же, - пишет он, - бессмысленные учения о носках и хватках, бесполезное оружие, забитость, старость, необразование, дурное содержание и пища..." (т. 19, с. 146). Таким образом, в "Проекте о переформировании армии", созданном Толстым под впечатлением общего обострения социально-политической обстановки в стране после сдачи Севастополя и позорных условий мира закономерно поставлен в центре реформы армии (и это звучит так современно) человек-солдат, а качественное улучшение армейского контингента стало ключевой проблемой всей реформы. За великими реформами 60-х годов XIX века в России последовала реформа армии, предусматривавшая замену рекрутного набора всесословной воинской повинностью. Улучшилась физическая и боевая подготовка, как это рельефно проявилось, например, в системе военно-физической подготовки генерала М.И. Драгомирова.

Глубокий анализ жизни пореформенной России, выкристаллизовавшийся у Толстого к 80-м годам в новую систему морально-религиозного миропонимания, приводит его в конце к разрыву с дворянским сословием, к которому он принадлежал по своим родовым корням. Это отразилось и на содержании его творчества. В комедии "Плоды просвещения" упражнения, игры и всяческие приемы заботы о своем здоровье представляются уже исключительно как способ заполнения праздной жизни, прикрытия узаконенного паразитирования. Толстой настойчиво возвращается к остро волнующей его теме - соответствию внешних условий жизни человека его наследственной природе. Несоответствие, по Толстому, коренится в неадекватном обмене между умственным и физическим трудом, в разрушении благоприятных для жизни человека условий капиталистической урбанизацией страны, с которой писатель вплотную столкнулся после переезда в Москву в 1881 году. Он увидел массу обездоленных, голодных и больных людей, обреченных на перманентное оскудение своего здоровья и надрыв душевных сил. Это с громадной обличительной силой прозвучало в его знаменитом трактате "Так что же нам делать?". "И прежде уже чуждая мне странная городская жизнь, - пишет Толстой, - теперь опротивела мне так, что все радости роскошной жизни, которые мне прежде казались радостями, стали для меня мучениями" (т. 16, с. 170). Физическое вырождение "низших", обездоленных слоев населения Москвы Толстой с особенной остротой ощущал, непосредственно участвуя в переписи населения. Пороки города - с ними Толстой сталкивается уже каждодневно - первопричина вырождения людей. "Вчера ходил по улицам и смотрел на лица: редкое не отравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо" (т. 20, с. 18).

В свете этого умонастроения писателя, вызванного поразившими его социальными контрастами города, видится и характер оценки им тех жалких крох увеселений и физической активности, даруемых работниками сверху. 26 мая 1895 г. Толстой записывает: "Думал: на гулянье устроены мачты для влезания на них и доставания призов. Такой прием увеселения: чтобы манили человека часами (пускай он погубит свое здоровье), или бег в мешках, а мы будем забавляться, смотреть, - мог возникнуть только при делении людей на господ и рабов. Все формы нашей жизни сложились такими, какими они сложились, только потому, что было это деление: акробаты, половые в трактирах, нужники, производство зеркал, карточек, все фабрики... Специализация труда есть произведение рабства. Предела специализации нет..." (т. 20, с. 24-25).

Своеобразной формой протеста против воочию представших перед Толстым антагонизмов городской жизни и как следствие критического взгляда на всю систему сложившихся в обществе ценностей и отношений между людьми стало то, что уже широко известный не только в России, но и в мире писатель принимает неординарное решение заняться самообслуживанием. 4 февраля 1889 г. в Москве он записывает в дневнике: "Наколол дров, привез воды, 20 градусов мороза..." (т. 19, с. 331). Он стал ходить с двумя мужиками на Воробьевы горы пилить дрова "для моциона" (т. 16, с. 163). Не оставляет писатель, об этом свидетельствуют дневники, и занятий гимнастикой, хотя после кардинальной переоценки Толстым социально-нравственных принципов общества она занимает все меньше места в его жизни, заполняясь физическим трудом, рукоделием и оздоровительно-гигиеническими занятиями - косьбой, пилением и рубкой дров, купанием, прогулками, в том числе верховыми, охотой. Вот характерная запись в дневнике в июне 1884 г.: "Переделывал привычки. Вставал рано. Работал физически больше... Вина совсем не пью, чай вприкуску и мяса не ем. Курю еще, но меньше... Перечитывал дневник тех дней, когда отыскивал причину соблазнов. Все вздор, одна - отсутствие физической напряженной работы. Я недостаточно ценю счастье свободы от соблазнов после работы. Это счастье дешево купить усталостью и болью мускулов" (т. 19, с. 330, 331).

Отрицая по религиозно-нравственным убеждениям всякое проявление насилия человека над человеком, неустанно проповедуя учение о непротивлении злу насилием, Толстой не отрицает права морального противления злу. На страницах своих художественных произведений, в публицистике и письмах он не обходит темы революции и революционеров и, как это ни покажется парадоксальным на первый взгляд, относится с большим сочувствием к последним, чем к преследующим их властям. Известно, что созданию эпопеи "Война и мир" предшествовал замысел Толстого написать роман о декабристах (дважды: в 1863 и 1877 - 1878 гг.). В числе отличительных качеств персонажей неоконченного романа "Декабрист" писатель выделяет их способность сохранить и даже в чем-то умножить свой интеллектуальный и телесный потенциал, и, как это видно из следующей сцены приезда из сибирской ссылки семьи декабриста Лабазова (прототипом его был известный деятель декабристского движения С.Г. Волконский) в Москву, не без помощи привычки к активному, здоровому образу жизни. "...Ты смотри Сережины вещи не мешай; вот его лыжи бросили в гостиной, - говорит Лабазов. - И он сам поднял их и особенно сторожно, как будто от этого зависел весь будущий порядок помещенья, поставил их к притолоке и прижал к ней" (т. 3, с. 387). В письме к духобору И.Е. Конкину, находившемуся в ссылке в Якутии, Толстой пишет: "...Довелось мне видеть возвращенных из Сибири декабристов, знал я их товарищей и сверстников, которые изменили им и остались в России и пользовались всякими почестями и богатством. Декабристы, прожившие на каторге и в изгнании духовной жизнью, вернулись после 30 лет бодрые, умные, радостные, а оставшиеся в России и проведшие жизнь в службе, обедах, картах, были жалкие развалины, ни на что никому не нужные, которым нечем хорошим было и помянуть свою жизнь" (т. 18, с. 275-276). Декабристы и их потомки (это признается всеми непредубежденными учеными и краеведами) оставили глубокий позитивный след в духовной и материальной жизни Сибири, в том числе и в сфере физической культуры в ее самом широком понимании, - тема, которая по своей обширности и значению еще недостаточно востребована наукой.

Толстой не упускает из внимания и еще одно становящееся типичным явление жизни - способ выживания и сохранения сил в заключении и ссылке народовольцами - представителями по преимуществу дворянской интеллигенции, которая встала на путь борьбы с властью с риском для жизни, отказавшись от благ и привилегий, дарованных родовым именем. Так, например, один из героев повести "Божеское и человеческое", террорист Игнатий Меженецкий, содержащийся в крепости, ставит перед собой императивную цель: "...Надо беречь жизнь, чтобы выйти сильным, здоровым и быть в состоянии продолжать работу", для чего он использовал ежедневную гимнастику (т. 14, с. 299, 302).

Разочарование в начинающей господствовать в пореформенной России городской буржуазной культуре и как следствие углубляющийся распад вековых устоев патриархального крестьянского быта имели следствием то, что Толстой с возрастающей энергией проповедует крестьянский сельский труд, традиционный образ жизни как безальтернативную, единственно приемлемую для человека возможность полноценного физического развития и душевного здоровья. Это становится той идейной константой Толстого, которая красной нитью пронизывает его творчество. Крестьянство для него - это большинство людей, "стоящих в основе всякого общественного устройства", а сами крестьяне - это "сильные и телом и душою люди" (т. 15, с.276, 278). С особой симпатией описывает Толстой в романе "Воскресение" томящегося в остроге вместе с "политическими" примкнувшего к народникам крестьянина Набатова. Он для своих товарищей "мог работать всякую и физическую и умственную работу не покладая рук, без сна, без еды. Как крестьянин он был трудолюбив, сметлив, ловок в работе...". Во время посещения матери в деревне он "...Не прерывал сношений с бывшими товарищами, крестьянскими ребятами: курил с ними тютюн в собачьей ножке, бился на кулачки и толковал им, как они обмануты..." (т. 13, с. 438). Идеализация, возвышающаяся в некоторых произведениях Толстого до эпических картин торжествующего крестьянского труда, убеждает, что писатель считал физический труд неизменным атрибутом разумно и здорово организованного человеческого бытия. "При физической работе, - пишет он, - не было места тщеславию и не было нужды в рассеянии...". Другие же средства физического развития им принижаются: "...На вопрос о том, не расстроил бы этот непривычный труд здоровья, необходимого для возможного служения людям, оказалось, несмотря на положительные утверждения знаменитых врачей, что физический напряженный труд, особенно в мои года (Толстому в это время было 55 лет - Ю.Т.), может иметь самые вредные последствия (а что лучше шведская гимнастика, массаж и т.п. приспособления, долженствующие заменить естественные условия жизни человека), оказалось, что чем напряженнее был труд, тем я сильнее, бодрее, веселее и добрее себя чувствовал" (т. 16, с. 385).

Происшедшая в 80-е годы в Толстом перемена миропонимания, переоценка всех базовых ценностей общества, призыв к упрощению и аскетизации потребностей имели своим следствием и то, что в набирающих популярность в то время гимнастических системах, играх и физкультурных развлечениях он стал видеть принижающие духовность привычки праздной жизни. Он последовательно отвращал себя от прежних интересов и занятий. Это отчетливо прослеживается по дневниковым записям. В них сохраняются почти до последних дней жизни записи о пеших и верховых прогулках, купании, охоте, лыжах, но уже нет упоминаний о гимнастике и шахматах, и даже выражается отрицательное отношение к ним. Например, запись от 14 июня 1889 г.: "...Ничего не писал, беседовал со Страховым. Играли в лапту - стыдно мне". И в записях позже: "Встал поздно, ходил купаться... Не успел оглянуться, как попался на праздное занятие шахматами - задачи и игра..." (т. 19, с. 376, 383).

И все же страстная, активная натура Толстого, его широкий взгляд на окружающие его вещи и явления прорываются и через искусственные рамки ригористического самоограничения. 25 апреля 1895 г. Толстой начал учиться ездить на велосипеде. За это время, - пишет он в дневнике, - начал учиться в манеже на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет это. Евгений Иванович (Панов) отговаривал меня и огорчался, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне все равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит". Но уже 13 мая звучат нотки раскаяния: "Лечение и велосипед, упадок духовной жизни...", а 2 мая 1896 г.: "Бросил ездить на велосипеде. Удивительно, как мог так увлекаться" (т. 20, с. 20, 23, 47). В это время Толстой работает над "Воскресением" и трактатом "В чем моя вера?", в нем происходит углубленная работа над осмыслением своего нравственно-религиозного учения, а новые занятия, "низкие" земные интересы находились в явном противоречии с последним. "Балы, праздность, зрелища, процессии, увеселительные сады и т.п. дают страшное орудие в руки устроителей. Могут быть страшные влияния", - утверждает Толстой, как бы предвидя появление в будущем разрушительных "бацилл" так называемой масс-культуры. Писатель стыдится и прежних занятий гимнастикой. 4 января 1905 г. признается: "Это последние два или три дня, не переставая, без людей, работаю над собой: не позволяю себе дурных мыслей, легкомысленных поступков, вроде гимнастики, гадания. И хорошо. Кабы удержаться так до смерти..." (т. 20, с. 236). И все же интерес к новациям жизни у писателя одерживает еще одну победу над аскетическими догмами. 1 мая 1910 г., т.е. в год смерти, накануне решительного перелома в жизни - ухода из Ясной Поляны - Толстой не удержался от соблазна смотреть автомобильные гонки на Киевском шоссе "Москва - Орел": "Укладывался, ходил гулять, смотреть на автомобили. Милые ребята, двадцать человек, поговорил с ними хорошо" (т. 20, с. 402). Участники гонок приветствовали великого писателя, оставив в его душе глубокий след.

Таким образом, отрицание безусловной пользы отвлеченных физических упражнений, в том числе в форме гимнастики, приходит к Толстому с возрастом и переменой мировоззрения. "Главное же то, - пишет он своей жене, - что как индусы под 60 лет уходят в леса, как всякому старому религиозному человеку хочется последние годы своей жизни посвятить богу, а не шуткам, каламбурам, сплетням, теннису, так и мне, вступив в свой 70-й год, всеми силами души хочется этого спокойствия, уединения..." (т. 18, с. 222-223).

Лелеемую веками общечеловеческую мечту о телесно и духовно гармоничной, разумно слаженной и просветленной стойким религиозным сознанием жизни Толстой решает односторонне - призывом к тотальному переходу к натурализованному физическому труду и патриархально-крестьянскому быту. В этой идеологизированной схеме не находится места для специальных занятий физическими упражнениями, гимнастикой, спортом, играми. Это во многом корректирует культивировавшееся у нас долгое время представление о Л.Н. Толстом как последовательном, словом и делом, энтузиасте физической культуры. Но эта эволюция взглядов гения русской мысли на самоценность и синкретизированность физического и нравственного развития и здоровья человека как раз и представляет особый интерес для истории физической культуры, педагогической науки в целом и, не исключено, для широкого круга читателей.

Литература

1. Булгаков В.Ф. Л.Н. Толстой в последний год его жизни. Госполитиздат. М., 1960. Гольденвейзер А.Б. Вблизи Толстого. Госполитиздат. М., 1959. Д.П. Маковицкий. Яснополянские записи. М., 1922. С.Л. Толстой. Очерки былого. М., 1949. Н.Н. Гусев. Толстой в молодости. М., 1926. С.Т. Семенов. Воспоминания о Л.Н. Толстом. СПб, 1912. Л.Н. Толстой в воспоминаниях современников, тт. 1, 2. Государственное издательство художественной литературы. М., 1955.

2. Гуревич С.А. Кодекс здоровья Льва Николаевича Толстого. Здоровье, 1978, № 9, с. 23-24. А. Ионов. Через всю жизнь. Советский спорт, 10 сентября 1978 г.

3. Толстой Л.Н. О том, что называют искусством. Собр. соч. в 20 т. Государственное издательство художественной литературы. М., 1960 (т. 15, с. 386).

  На главную    В библиотеку    Обсудить в форуме 

При любом использовании данного материала ссылка на журнал обязательна!