Кого Корчной и знать не желает

Наша первая встреча с Виктором Корчным после почти 20летнего перерыва состоялась весной 95го, на турнире по быстрым шахматам в Кремлевском Дворце съездов. В качестве зрителя Корчной сидел в одном из последних рядов партера. С краю, у прохода. А рядом расположилась его супруга Петра Лееверик. Затем мы встречались еще и в НьюЙорке, и в Вене, - и самый последний раз - в 97м - в СанктПетербурге.

В городе на Неве состоялся уникальный турнир двенадцати гроссмейстеров: половина из них - ленинградцы, в разные годы и по разным причинам покинувшие родину, в том числе претенденты на шахматную корону - Виктор Корчной, Валерий Салов и Леонид Юдасин; вторая половина - санктпетербуржцы, молодые знаменитости, в том числе двукратный чемпион России Петр Свидлер, нынешний чемпион Александр Халифман, гроссмейстер Владимир Епишин.

Первые три места разделили Корчной, Салов и Халифман. А гость турнира, тоже бывший ленинградец, 10й чемпион мира Борис Спасский присудил приз за самую красивую партию старейшему участнику Корчному за эффектную победу над самым юным - Свидлером. Остановив часы, Петр обратился к Корчному: «Жаль, что я не ношу шляпу, я бы снял ее перед вами».

- Виктор Львович, вы рады победе в родном городе?

- Да, особенно потому, что я уже полгода не добивался успехов. Должен признаться, что поддержка зала, к тому же всегда заполненного, вдохновляла меня, и я, может быть, впервые в жизни ощутил невидимую энергию от зрителей.

- А вы простили своих коллеггроссмейстеров, которые говорили о вас неприятные вещи, подписывали письма с осуждением, ну и т.д.?

- Во всяком случае, отношусь к этому спокойнее. Ну хорошо, можете написать, что простил.

- А с Петросяном вы успели примириться до его смерти?

- Незадолго до своей кончины Петросян разговаривал с нашим общим знакомым и, как я понимаю, с надеждой, что это дойдет до меня. Он как бы просил у меня прощения через этого человека. Не все было так просто. Еще в 60е годы Петросян предпринимал против меня определенные шаги. Первый заговор готовился накануне чемпионата СССР, и явно при оркестровке Петросяна. Так продолжалось на протяжении многих лет. Когда в 1974 году я проиграл Карпову московский матч, а затем сделал неосторожное заявление, будто, мол, не ощутил игрового превосходства моего юного партнера, за меня взялись всерьез. Вскоре было опубликовано письмо, резко осуждающее меня, которое подписали тридцать гроссмейстеров. А идея этого послания, несомненно, принадлежала Петросяну. Так что, как видите, было за что извиняться...

- Еще не так давно вы фигурировали в одной диссидентской компании с Солженицыным, Ростроповичем... Теперь приезжаете в Россию исключительно, чтобы сыграть в том или ином турнире, или всетаки присутствует какаято ностальгия?

- Многие эмигранты испытывают это чувство. Когда я лет пять назад впервые после огромного перерыва оказался в Ленинграде, чтото похожее происходило и со мной, тем более, что в 76м году я был уверен, что покидаю свой дом навсегда. Разумеется, в Швейцарии я испытываю недостаток человеческого общения, впрочем, и здесь, на родине, уже мало кого можно найти из близких мне людей.

- Скажите, пожалуйста, когда вы покинули Советский Союз, вы предполагали, что все так печально сложится для вашего сына?

Интервьюер здесь должен напомнить, что после того, как Корчной стал «невозвращенцем», его сына Игоря тут же исключили из института и призвали в армию. Понимая, что если он пойдет служить, то в течение многих лет не сможет последовать за своим отцом, Игорь уклонился от призыва и в результате на два года угодил в заключение.

Когда я спросил Корчного о сыне, я заметил, как передернуло госпожу Лееверик, которая сама в свое время десять лет провела в нашем ГУЛАГЕ. Однако, супруга Корчного не произнесла ни слова, она вообще ни разу не вмешалась в разговор. Тут я подумал, что мой последний вопрос может показаться неприятным собеседнику, и предложил его снять. Но Корчной замешкался лишь на секунду.

- Да, это можно было легко вычислить. Но были люди, и довольно опытные, которые говорили мне, что когда принимаешь подобные решения, совесть не должна участвовать.Человек обязан найти свое политическое место, и если в этом случае ктото из близких страдает, ничего нельзя поделать. Особенно обидно, что прошло всего несколько лет, наступила перестройка, и эмигрировать можно было бы уже без всяких проблем.

- Виктор Львович, а почему вы не стали чемпионом мира в 78м году? Ведь на финише матча в Багио, выиграв у Карпова три партии подряд, вы сравняли счет, а в психологическом отношении получили заметный перевес.

- Да, у меня был шанс, но тут я должен привести один давний разговор с Михаилом Талем. После окончания битвы в Багио моя Петра воздавала руки к небу и спрашивала, почему Бог не послал мне победу в этом матче. Это происходило в 78м, а ответ я узнал лишь в 90м... Таль, который уже давно серьезно болел и готовился к встрече с Богом, думал о том, как бы вернуть добрые отношения со мной. В Югославии, во время Олимпиады он однажды зашел в ресторан, а я находился там среди своих болельщиков, и стал бросать ему упреки в скверном поведении советской делегации во время моего матча с Карповым в Мерано. Таль слабо отбивался, а потом вдруг произнес такую фразу: «Там, в Багио, мы все боялись за вас - если бы вы выиграли матч, вас бы уничтожили физически».

- Очень просто. Поведал же както в «Огоньке» полковник КГБ Литвинов, что президент ФИДЕ тех лет Кампоманес с 78го года активно участвовал в операциях КГБ. Поэтому нельзя исключать, что люди из органов договорились с филиппинцем, и все было тщательно продумано... Теперь понятно, почему я не выиграл у Карпова в Багио. Видно Богу хотелось, чтобы я еще поиграл в шахматы...

Думается, однако, что Михаил Таль, намекая Корчному на «расправу» с ним в случае победы над Карповым, скорее всего, над своим давним приятелем подшучивал. В этом, полагаю, не приходится сомневаться.

- Вы знали, что во время матчей в Багио и Мерано в СССР у вас было немало болельщиков среди интеллигенции?

- Я догадывался об этом. Возможно, за меня болели люди, как в свое время за Фишера, которые не имели представления обо мне, как о шахматисте. Просто это был их протест режиму.

- А что за конфликт у вас произошел в Багио с вашим помощником, английским гроссмейстером Кином?

- Уезжая из Багио в Лондон в конце матча, президент ФИДЕ Макс Эйве дал указание моему представителю Кину сообщить мне, что, если советские будут выступать и дальше со своими требованиями, давить на меня, то я имею право остановить матч. А он это одобрит, и затем будет устроен новый поединок. Так сказал Эйве. Перед последней партией счет стал 5:5, психологическая атмосфера была крайне тяжелой, на меня оказывалось давление, и в самый раз было последовать совету Эйве. Увы, Кин утаил свой разговор с Эйве. А спустя несколько лет я узнал, что в 81м году Кин приезжал в Москву готовить Карпова к матчу со мной в Мерано. За это и за некоторые другие подвиги он был награжден Кампоманесом 20 тысячами франков.

- В разное время вы говорили резкие слова и про Карпова, и про Каспарова (правда, про первого - больше). Какие сейчас у вас взаимоотношения с ними?

- Это очень трудный вопрос. Я, естественно, союзник Каспарова в его противостоянии Карпову. Но вместе с тем, когда Каспаров братался с Кампоманесом ради достижения своих целей, мне становилось тошно... Вспомните, что говорил Литвинов о Кампоманесе, и вы меня поймете.

Что касается Карпова, то в последние годы я надеялся, что он перестроится. Сама политическая ситуация в стране вынуждала его к этому. Если раньше Карпов опирался на власть, а та делала все, чтобы обеспечить ему успех, и он принимал это как должное, то потом власть перестала его поддерживать, а затем и вовсе исчезла. И я был готов встретить в Карпове новые начала. Но сейчас я уже не очень верю в его метаморфозы.

- А это правда, что именно благодаря Карпову, в середине 70х вы после долгого перерыва снова стали «выездным»?

- Да, это так. Кися Бах (имя Баха - Александр, но Корчной во время нашей беседы называл его «подомашнему» - Е.Г.), который всегда был рядом с Карповым, сказал ему: «Ну хорошо, ты - гений. Но у кого же ты выиграл? У «маленького» Полугаевского? У невыездного Спасского, у невыездного Корчного? Их нет в шахматном мире, о них никто не пишет. На чем же основана твоя слава? Дай хоть Корчному выехать». Так сказал ему Кися, и Карпов гдето на высоком уровне поручился за меня.

- Как вы относитесь к политическим увлечениям Карпова и Каспарова?

- Вопервых, это свидетельствует о невероятном ореоле шахмат в России, раз гроссмейстеры, не имея никакого другого багажа, готовы идти в политику. А вот еще одно соображение. Для того, чтобы добиться успеха в шахматах, нужно выкладываться. А чтобы выкладываться, нужно иметь невероятное честолюбие. И оно бывает настолько велико, что самих шахмат уже не хватает, нужно чегото большего. Каспаров доказал, что он сейчас на голову сильнее всех, ему стало скучно, и он стремится примкнуть к какимнибудь политическим кругам. В свое время и Карпов превосходил всех, и тоже занялся политикой. Я могу их понять.

- Вы будете играть в чемпионате мира по илюмжиновской системе?

- Обязательно. Скажу вам, что я был на одном турнире, откуда шахматисты послали Илюмжинову письмо в его поддержку. Да, пока Карпов и Каспаров будут узурпировать борьбу на первенство мира, то есть организовывать матчи между собой всю оставшуюся жизнь, гроссмейстеры будут искать в Илюмжинове, несмотря на несовершенства его системы, своего союзника, который стремится отнять розыгрыш шахматной короны у двух «К», чтобы вернуть его шахматному миру.

- Виктор Львович, со многими сильными шахматного мира сего у вас были сложные отношения - с Петросяном и Спасским, с Карповым и Каспаровым, Талем. С кем из великих игроков вы никогда не расходились?

- Подозреваю, что это Давид Бронштейн. Правда, возможно, у нас не было трений, поскольку мы никогда не соперничали. Сначала Бронштейн был на недосягаемой высоте, а потом сдал, я ушел вперед. У меня были очень близкие отношения с Леонидом Штейном, но он умер в 39 лет. А то, что мы с Талем разошлись, не я тому виной. Талю некуда было деться. Он был третий раз женат и по советским законам не мог выезжать за границу. Необходимо было найти политическую поддержку человека, который бы помог ему преодолеть эту инерцию, и он продал свою душу Карпову, моему оппоненту. Я тут ни при чем. Но в конце жизни Таль, напомню, искал возможность наладить со мной дружеские отношения. А вы знаете историю о его последней серьезной партии в жизни?

- Это было в Барселоне, в 92м году. В начале турнира Таль выиграл блестящую встречу у Лотье. Но надолго его уже не хватало, он умирал на глазах, сил не осталось. Белыми Таль предлагал ничью, а черными потихоньку проигрывал. И вот в предпоследнем туре он уже сдал свою партию, а я в этот момент сражался с Акопяном, причем у меня не хватало пешки в эндшпиле. Таль подошел к Акопяну и предложил ничью в следующей последней партии турнира. И Акопян согласился. Но он не одолел меня, а поскольку боролся за первое место, то на следующее утро отказался от ничьей с Талем. Шахматный король сидел перед началом тура мрачный, совсем как живой труп. «Ну что вы так печальны, - пытался я вдохнуть в него жизнь, - ну Акопян, ухудшенный Петросян...». Таль ничего не ответил. И была дикая партия, и Таль, пройдя через проигрыш, в конце концов выиграл ее. А через три недели он умер. И человек, которому я рассказал эту историю, спросил меня, показав на небо: «А вот там было известно, что это последняя партия Таля, и он должен был играть ее и должен был выиграть!». А другой добавил: «Для того, чтобы эта партия состоялась, ты же должен был сделать ничью с Акопяном!».

- Когда мы оказались на Западе, я считал, что мы очень близки политически и всюду, где мог, поддерживал его. Спасский же, встречая меня, всегда был приветлив, но затем поносил последними словами в прессе. Тем не менее, мы всегда поддерживали и поддерживаем дипломатические отношения.

- Все это было в 70е годы, когда Спасский еще боролся за шахматную корону. А какойто новый конфликт произошел спустя 15 лет?

- Вы знаете, Каспаров, прежде чем играть на большие деньги, всегда интересуется их происхождением. А Спасский свой второй матч с Фишером согласился играть в Югославии, которую тогда бойкотировал весь цивилизованный мир. Они могли выбрать любую точку мира, но сочли, что деньги не пахнут. Ну, да ладно. А потом Фишер делал маразматические заявления о сионистском шахматном заговоре, и все такое прочее. Когда я увидел Спасского, я спросил его, что за глупости несет Фишер. Спасский посмотрел на меня циничным, прозрачным взглядом и сказал, что Фишер прав.

- Такое бывает: те, которые наполовину, ненавидят тех, кто на все сто процентов. Это нормально, как в Южной Африке. Немного другой цвет кожи, и их уже презирают.

- Есть ли на свете люди, которым вы не пожмете руки?

- У меня есть очень близкий друг, но он как раз бросил шахматы - английский гроссмейстер Майкл Стин. Это очень поучительный случай. Если я, считайте, заслужил бойкот советских гроссмейстеров, став невозвращенцем, то Стин, британский подданный, был бойкотирован у себя дома за то, что помогал мне. Вот такой нонсенс: чтобы доставить удовольствие советскому шахматному руководству, англичане даже не пустили его в чемпионат Лондона. И тогда Стин не выдержал и оставил шахматы.

- А что это за история с телефоном, о которой я мельком слышал?

- О, это очень смешная история. В 1976 году я перебрался из Голландии в Швейцарию, где получил вид на жительство. Вскоре на моей новой квартире в городе Вольне мне поставили аппарат. И не успел я включить его в сеть, как тут же раздался первый звонок. Звонили из советского посольства, чтобы сообщить мне, что я лишен советского гражданства. Загадочный звонок! До сих пор не пойму, откуда «наши» узнали мой номер, ведь телефон еще не был зарегистрирован, его не было ни в одном справочнике...

- Но и другие службы на высоте. Пять лет назад я жил в Ленинграде в той же гостинице, что и сейчас - тогда она предназначалась для партработников. В комнате было много комаров, и я сказал об этом администратору. А когда вечером пришел в номер, все комары попрежнему располагались на потолке. Злой, усталый, я встал на стул, чтобы самому расправиться с ними, но тут обнаружил, что все они уже мастерски убиты. Признаюсь, такого сервиса нет даже в лучших отелях Европы.

- Виктор Львович, как я понимаю, пик ваших спортивных достижений уже позади, и вы больше не будете бороться за шахматную корону...

- Да, эту дурь у меня отбил Карпов сотоварищи еще в Мерано...

- А сейчас у вас есть какаянибудь основополагающая идея?

- У меня уже нет особых амбиций. Разве что - показать молодым, что им еще есть чему у меня поучиться.

- Вы богатый человек по западным представлениям?

- Не столько богатый, сколько финансово независимый. Если мне захочется, я гдето сыграю или приглашу когонибудь, и мы поработаем вместе. Не понравится турнир, я на него не поеду, а потерю десяти тысяч долларов какнибудь переживу.

- Независимость достигнута благодаря шахматам?