Наша шестиголовая экспедиция торчала в селе вторые сутки — мы ждали погоды, чтобы улететь в Краснощелье, единственный крупный поселок на реке Поной, 426-километровый хвост которой без обиняков делит пополам восточную часть Кольского полуострова на две равные доли и впадает в горло Белого моря.

Поной — река известная. Вместе с соседкой Варзугой они обеспечивают нерестовые галечники для 55% лососей Мурманской области, а это, как считают специалисты, около 80 тысяч серебряных голов. Нам предстояло сплавиться от вотчины совхоза “Память Ленина” до левого притока Ачерйок в надежде обудачиться “чудой-юдой рыбой-кит” или еще кем пострашнее.

Первыми сюда — в “лопь дикую и лешую” — пробрались монах Трифон (река Печенга) и архимандрит Феодорит (строительство церкви в устье реки Колы) в 30-40-х годах XVI века. Следом пожаловали стрельцы с воеводами и принялись строить остроги для вернейшего закрепления русских притязаний на Лапландию в суровых мялках с датчанами и шведами. Как вы понимаете, “красные” победили, и к середине XVII века многие монастыри путем торговли вином, а где и подкупом, завладели большинством семужьих тоней Кольского полуострова. В частности, Поной был оккупирован ватагой из Троицко-Сергиевской лавры при непосредственном пригляде патриарха Никона. И не зря: только в одном 1659 г. “забором” (способ, когда река перегораживается полностью деревянной конструкцией) из Поноя достали 24 тысячи семг. Теми же годами ушлый патриарх забацал Понойские тони в аренду голландским промышленникам на десять лет, запросив бешеную по тем дням сумму — 500 рублей в год (к примеру, пуд меда стоил тогда 1 рубль).

До Краснощелья полтора часа на вертушке МИ-8, аккурат повдоль болот и невысоких малолесных сопочек. Я тер лбом иллюминатор и считал пары лебедей на многочисленных озерках, что хорошо сочетались цветом с разновеликими плешками снега, точно забывшего, что в Ловозерских тундрах тоже должно наступить лето… Из Краснощелья сплавляться несложно, особенно легко — по большой воде, что налилась в этом году: нигде не бурчали пороги, но и не согревали рыбацкую душу галечные косы, где завсегда приятно было оторваться нахлыстом, не говоря уж о блесне.

Мы по двое, по трое теснились в “казанках” среди рюкзаков, котелков и удочек всех мастей и достоинств, но очень дорогих. Еще экспедиция тянула за собой экспериментальный спасательный плот, выдуманный в Ярославле для красавцев из МЧС. Плот был почти овальный, он без совести парусил на западном сквозняке, что усыпал почти метровыми барашками Верхнекаменское озеро, через которое полусонно тянется самая длинная река Кольского. Проводники чертыхаются — вода хлещет через борта резиновой образины и мочит вещи, а раз так, придется сушиться, но как это сделать, если с небес дрызгает вода, и язык не поворачивался назвать это дождем (при отдельных порывах ветра это больше напоминало забавы с брандспойтом). Еще вышеупомянутое озеро, как, впрочем, и многочисленные рукавчики, проливчики и прочие закутки Поноя, славится крупными сигами и отменным хариусом, что ураганит за сухой мушкой и комаром прямо по поверхности. В нижнем течении Поноя губастик-хариусок тоже присутствует, но там он меньшего ранжиру и абсолютно всеяден, так что интересу вытруживать таких балбесов нету совершенно никакого. Зато в местечке Чальмны-Варрэ можно загарпунить и килограммового пижона, если знаешь, как приглашать даму на польку-бабочку. Мне-таки удалось уговорить одного полосатика на малюсенького комарика 18-го номера и нахлыст 4-го класса. Проводник — коми (основная этническая группа в районе) по имени Толян тотчас закоптил добычу, и вышло очень вкусно и к месту.

Сиги также клевали на легкие вертушки, принимая их то ли за мальков, то ли за жуков-бокоплавов. Размером все были под кило, и в компании с картошкой и цибулей составили незабываемое блюдо, именуемое ухой.

Впервые автор побывал в Поное в 1989 г. — разведывал места для обустройства первого рыболовного лагеря для туземных нахлыстовых искусников. Все шло тем летом непросто, полно было проблем, особенно — социальных, актуальных и сегодня. Поневоле припомнишь в сердцах брошенное Саввой Морозовым: “Странная Россия страна, легко здесь богатеть, а жить трудно…” Лицензии продаются только на 6 часов и стоят для жителя СНГ 69 рублей, а для иностранца 20 долларов. Местные листают за такую же лицензию около 30 рубликов, но беда в том, что взять их в бассейне Поноя практически неоткуда, поэтому, если на бережку замаячит новый человек или появится лодка, спиннинга в руках вы никогда не разглядите, а на вопрос о виде рыбалки удостоитесь неопределенного: “Да, ждем рыбу, просто ждем”. А ведь жизнь местных зависит от семги, без двух-трех бочек в зиму не ходи!

Уже несколько лет рыбоучетное заграждение (РУЗ) в устье реки не выставляется и коммерческий промысел не ведется, вот — проблема для ихтиологических заумников. Нерестилища переполнены спелыми производителями семги, что роет бугор на бугре, нередко мешая соседям и родственникам. Но потом мониторинг рекреационного влияния на реку ведется лишь в режиме учета проданных лицензий “поймал—изъял” или “поймал—отпустил”. Стоимость последней ровнехонько такая же, как и при поимке хвоста, хотя давно доказано, что рыбина, вытруженная мушкой и отпущенная обратно в водоем, выживает в 96% случаев. Поэтому деньговая равнозначность рыбводовских индульгенций и не очень ясна, и, объективно говоря, несправедлива.

Приятно удивила нынешняя моторная какофония на маршруте. Вот строчит, словно из несмазанного “калаша”, привычный “Вихрь” или дрынит чуть потише “Нептун”, а вот — прячь спиннинги промеж кочек! — из-за поворота неслышно подкрадывается рыбинспекция на 15-сильной “Хонде”. Кроме импортной машины, у них — камуфляжная надувнушка Коли Мнева, что делает ребят с кокардами и пестиками совсем большими начальниками, почти капитанами.

За неделю сплава видели мы и “Джонсон”, и “Меркюри”, и “Эвинруд”, и даже четырехтактного 8-сильного “Хондёнка”. Бензина этот четырехтактник ест всего ничего, но может преспокойненько утянуть вниз “Казанку” с тремя лбами и небольшим грузом. Обратно по порогам, конечно же, посложнее да подольше, но все одно — пыхает косоглазый железный зверь “экологически чистым выхлопом” и тихохонько урчит.

Семга на Поное ловилась всегда, много и значительно крупнее, чем в Варзуге. Например, только в 1960 г. было отловлено 52 600 экземпляров. Лопарский народ всегда жил настолько безбедно, что умудрялся платить налоги не только посыльным московского барина-государина, но и данщикам от короля далекой Дании. Нередко набегали попроказничать и викинги-норвеги, но река кормила всех, молись ты католическому богу, многорукому Будде или рукотворному сейду, т.е. сложенной из камней пирамидке.

Начиная с Сухой речки, начало клевать. Мелочи не было. Все достижения экспедиции раскладывались между 3.5 и 8 килограммами. На блесну или воблер цеплялось законнее; как упоминалось выше, этим летом Поной еще не вошел в прописанные докторами рамки и тянул вниз много болотной мути. Так что, если хотелось повыпендриваться с мушкой, приходилось попотеть с быстротонущим шнуром и ярко опушенным стриммером желтых и белых тональностей, еще лучше — с серебряной проседью посредине.

Правда, повезло обыграть одну штучку и на сухую мушку, но было это не на главном русле, а на левом притоке Колмак, метрах в 300 от входа. Я отправился туда вместе с приятелем — литовцем Лаймисом, который все просился поднатореть в искусстве нахлыстовой композиции.

— Там рыбы нет! — Уверенно заявил Андрюха Орехов, наш руководитель сплава из Краснощелья.

Собственно говоря, только поэтому мы туда и поперлись, хотели потренироваться там, где рыбы в конце концов нет.

Нахлыст милее сердцу тем, что, вываживая хвост или карауля поклевку, ты находишься в непосредственном контакте с рыбой — через чуткий хлыст и мягкий шнур. В нахлыстовом пасьянсе нету умнющих подшипников и ручки-драги, что у некоторых катушенций напоминает рукоять затвора артиллерийской гаубицы. В нахлысте все в натуре — ты и рыба. Проскользнул шнур навылет через пальцы — и, прощай голубчик, до следующего года! Учись, дожидайся.

Литовец сделал все, как предписывал сэнсэй — положил искусственную мушенцию на другой, противоположный от нас бортик струи, огибавшей две или три зализанные каменюги.

Потяг, другой и… в воздух выпорхнуло иссиня-серебряное лососевое тело. Мне даже показалось, что я разглядел пиявочек вдоль жабр, — так это все случилось близко и явно. Пиявки — хороший признак, что рыба сильная, только подошедшая от моря. Теперь главное — не колготиться, выбрать на катушку спущенные петли шнура, что, как обычно, обвиваются в воде вокруг коленок, и внимательно работать руками. В нахлысте рыбу следует держать “в натяге”, то давая волю, то подтягивая соперника к себе. Не перекуришь — некогда!

Лаймис — дотошный, он книжки читал и изумил уже не одну сотню хариусов на сплаве, а вот с семгой на мушку пока не везло. Но сегодня был явно литовский шахсай-вахсай: не истекло и четверти часа, как мы фоткались с насупившимся самчиком кило на 3 с половиной, никак не менее.

— Я же предупреждал — рыбы в притоке нет! — Засмеялся нам в лицо Орехов, когда нахлыстовая фракция воссоединилась у костерка с основной бандой. Мы загадочно переглянулись и тоже заулыбались, пришлем после в Краснощелье фотографии, пусть подивятся.

А. Великанов

Наверх